Новый ректор Сколтеха академик Александр Кулешов заявил в интервью Sk.ru, что не собирается устраивать в университете революцию, но намерен по-своему расставить акценты - там, где в этом есть необходимость.
Известный математик, до недавнего времени возглавлявший Институт проблем передачи информации (ИППИ), считает, что в извечном споре о том, что надо давать студентам, знания или навыки, абсолютный приоритет за знаниями. На прямой вопрос, имеет ли смысл давать фундаментальные знания студентам Сколтеха, каждый из которых – выпускник какого-либо элитного вуза, Александр Кулешов отвечает утвердительно. «Учиться фундаментальным вещам нужно до тех пор, пока ты можешь учиться», - убежден ректор.
По мысли Александра Кулешова, инновации появляются там и тогда, где и когда инженеры работают в союзе с видными учеными. В этом смысле Сколтеху, по его мнению, не хватает компактного Центра передовых исследований, в рамках которого профессора-звезды зажигали бы «звездочки» лучших студентов.
Академик Александр Кулешов: "Если у тебя есть знания, навыки ты приобретаешь быстро". Фото Sk.ru
У сколтеховских звезд есть и другая миссия. «Государство много дало Сколтеху, и мы должны это использовать не только для того, чтобы готовить какое-то малое количество элитных выпускников, а для того, чтобы распространять новую идеологию построения образовательного процесса», - считает академик Кулешов. Под его руководством Сколтех будет интенсифицировать сотрудничество с региональными вузами, начиная с ДВФУ во Владивостоке.
Ниже выдержки из интервью.
-Вы часто в своих публичных выступлениях повторяете слово «успех». Что оно значит для Вас? Что бы Вы считали успехом Сколтеха?
-Успех – это максимальная самореализация. Тебе от Господа, от генетики, от твоих родителей отпущены некоторые возможности. Самореализация – когда ты эти возможности, эти способности можешь максимальным образом направить на благо окружающих, на собственное благо.
Что такое успех в случае со Сколтехом, тоже абсолютно понятно. За последние 25 лет наше образование и в какой-то степени наука, безусловно, очень деградировали и даже в чем-то зашли в тупик. В 50-е – 60-е годы мы обладали лучшим в мире образованием; все хорошо помнят, что Эйзенхауэр в качестве одного из ответов на запуск Спутника объявил о перезапуске американской системы образования. И это был естественный ответ, потому что на образовании стоит все, включая и науку. Конечно, наука и образование неразрывно связаны, но образование первично. Правда, без науки не может быть образования.
В России нужно было создать что-то from scratch, начиная с «зеленого поля». Почему нельзя было взять Физтех или МГУ и создать Сколтех на базе уже существующего университета, у нас ведь до сих пор есть прекрасные университеты? Ровно по тем же причинам, по которым Петр не делал свою армию на базе стрелецких полков, а создавал потешные полки. Т.е. причина довольно очевидна – существуют некие пуповины, которые нас связывают с прошлым. Чем их меньше, тем больше вероятность успеха в том смысле, о котором я говорил.
-С какими идеями Вы пришли в Сколтех? Что в Сколтехе изменится, на чем будет сделан акцент?
-Я сразу хочу сказать, что никаких революций совершенно точно не будет. Была проделана огромная работа, я считаю, что успешно завершен первый этап развития Сколтеха. Безусловно, как в любом деле есть определенные вопросы, есть какие-то неточности, надо что-то менять: это совершенно нормальный рабочий процесс. Это как в межконтинентальной ракете, когда отстреливается первая ступень, вторая ступень…
Начало было положено, несмотря на то, что было очень много критики, и эта критика Сколтеха была в значительной степени объективной. Я сам был не последний человек, который его в каких-то аспектах критиковал. Мы хотели взять американскую систему образования, приняв MIT за некий образец, и полностью перенести ее на российскую почву. Так, может быть, не стоит делать. Безусловно, нужно взять основные параметры, основные направления, основные базисные принципы, но переносить все на 100%, может быть, и не стоит. Но только на практике можно было понять, что не очень хорошо.
Мне доводилось достаточно близко сталкиваться с главными университетами всех стран, и я никогда не мог сказать, что наша система образования абсолютно хуже некоторых в каждой точке.
Взять ту же физтеховскую систему, которая, безусловно, в конце 50-х - 60-х годах была лучшей в мире. Но вспомните, кто ее делал? Такие люди, как Ландау, Капица… Это были гении, гиганты, и они создали систему, которая была применима там и тогда. Это не означает, что ими было создано некое абсолютно общее решение, которое могло бы столь же успешно работать в Европе или в Америке. Но именно там и тогда оно было лучшим.
В чем суть физтеховской системы? Мы учим неким базовым вещам, а дальше люди работают с учеными очень высокого класса, и именно в процессе этой работы они получают остальные знания. Наша сегодняшняя система образования построена на недостатке средств. Лучшая система образования – это когда есть диалог, совместная работа учителя и ученика; в Древней Греции это прекрасно понимали. Но в силу того, что сейчас образование носит массовый характер, а мы живем не в Афинах и не в Коринфе, приходится идти на определенные потери. Когда я читаю лекции для пятисот человек, это еще не означает, что это хорошо – просто у нас нет другого выхода, мы должны вписываться в определенные регуляторные механизмы, определенные финансовые ограничения.
А физтеховская система как раз максимально быстро давала возможность учителю работать с учеником, если не как с равным, то как с человеком, которого не нужно учить азам. Это была самая быстрая и самая эффективная система доведения способных ребят до уровня серьезных ученых, серьезных разработчиков. Но это, повторяю, - там и тогда. Тогда существовала великая советская наука, была блестящая Академия наук, были очень сильные оборонные институты. Сейчас все это достаточно деградировало. Не потому, что система, придуманная советскими физиками, была плохой, а потому что изменилась среда. Поэтому нужны корректировки. Но еще раз повторяю: я совершенно не считаю, что нам нужно полностью взять то, что существует в MIT, Caltech или в Стэнфорде, и один к одному перенести на нашу почву. По многим причинам это действительно не получится.
Но базовые вещи, базовые принципы, конечно, нужно брать.
Минимальная конфигурация знаний
А вот один из базовых принципов, который мы потихонечку забыли с 60-х годов. Когда я учился на мехмате, ты подходил к доске объявлений – там висел список из 350-400 спецкурсов. И ты мог выбрать любой. И любой зачет или экзамен по этим курсам шел тебе, говоря сегодняшним языком, в кредит. То есть у студента была возможность выбирать. Это совершенно необходимо, но об этом как-то стали забывать. Процесс обучения становился все больше и больше регламентированным.
Западная, в частности, американская система очень сильно отличается тем, что там у студента в миллион раз больше свободы выбора. Но в этом есть и свой негатив. Если твой научный руководитель или ментор не очень хорош, или ты ему безразличен (что чаще всего происходит), то в этом случае, такая система играет, скорее, негативную роль. Я вот помню, что выбирал для сдачи экзамена устойчивость динамических систем: курс, считавшийся самым легким. Что поделать, мы все так устроены.
Если студент абсолютно самостоятельно делает выбор, мы попадаем в другую зону риска: студенты будут выходить из университета без стройной системы минимально необходимых знаний. В теории систем есть такой математический термин: «минимальная конфигурация». Это тот минимальный набор знаний и навыков (в основном знаний, конечно), который необходим, если ты хочешь стать специалистом в области фотоники или даже уже, в области анализа данных. Здесь как раз воля студента должна присутствовать минимально.
Ведь в чем задача университета? Это вечная дискуссия: что важнее – навыки или знания? В какой пропорции надо давать знания и в какой – навыки? У меня на этот счет ответ всегда был однозначным: нужно максимально учить знаниям и в минимальной степени – навыкам. Практика показывает, что человек, обладающий в большей степени знаниями и в меньшей степени – навыками, он другие навыки получает достаточно быстро, а вот в обратную сторону это, к сожалению, не происходит.
Есть такая очень странная вещь: люди учатся до 25 лет. Что бы по этому поводу ни говорили, серьезным, фундаментальным вещам люди учатся до 25 лет. У физиков есть пословица: если ты до 20 лет квантовую механику не понял, то никогда не поймешь. И это, к сожалению, правда.
Кроме того, в современном мире навыки, к сожалению или к счастью, очень быстро меняются. Сейчас срок нового технологического уклада – 5-7 лет. Поэтому я не большой приверженец серьезно учить каким-то навыкам. Навыки получат на работе. Конечно, какой-то минимальный объем нужен – да и то, я бы сказал, под давлением общественности, - но, на мой взгляд, он не должен быть особенно большим. Если у тебя есть знания, навыки ты приобретаешь быстро.
-Это не означает, что студентов Сколтеха уже поздно учить фундаментальным знаниям?
-Ну почему, еще пару лет есть.
-Так ведь они уже приходят к вам с базовым университетским образованием??
-С каким-то образованием. Да, лучше – хуже – с каким-то образованием.
-То есть Вы считаете, что даже людям с базовым образованием нужно давать базовые знания?
-Я приведу пример. На базовой кафедре ИППИ в физтехе одно из направлений - подготовка инженеров в области беспроводных телекоммуникаций. Например, ИППИ делает для Huawei протоколы и системы кодирования для 5G. Мы берем студентов на пятом курсе, и мы вынуждены год читать им базовую математику, потому что иначе объяснить им, как устроены LTE, мы не можем. Мы вынуждены читать им функциональный анализ, случайные процессы – массу вещей абсолютно базовых, которые Физтех не успевает прочесть.
Важно то, что учиться фундаментальным вещам нужно до тех пор, пока ты можешь учиться.
«Пусть у тещи будет зять кривой»
- Три года назад Вы сказали в интервью Sk.ru, что Сколтех может повторить ошибку других элитных российских университетов: слишком хорошие выпускники, они не востребованы в России, но нужны в Америке и Европе. У Вас остается это опасение?
-Опасение, конечно, остается. Но если продолжать это рассуждение, то мы придем к нонсенсу: ну что, давайте не готовить хороших студентов, будем готовить плохих? Есть такой джентльмен - Дмитрий Мариничев, омбудсмен по интернету; он в моем присутствии выступил и говорит: «А давайте не будем готовить айтишников, все равно они уезжают». В общем, назло теще глаз себе выбью, пусть у нее будет зять кривой.
На самом деле страшно не то, что люди уезжают, страшно то, что они не возвращаются. А то, что они уезжают, это очень хорошо, это нормально. В ИППИ мы всегда очень приветствовали отъезд человека на стажировку на полгода, на год. Нельзя жить в изоляции. Сейчас наука действительно открыта, нужно понимать, где что находится. Нужно иметь связи, никакой интернет не заменит изустное общение.
-Работающая в Сколтехе Ирина Дежина недавно опубликовала сравнительное исследование о межсекторальной мобильности ученых. Россия названа наименее мобильной не только среди развитых стран, но даже и стран БРИКС.
-Это, несомненно, так. Я знаком с этой работой. Лично я не имею никакой статистики по этому поводу, но собственные наблюдения за многие десятки лет подсказывают: это действительно так, и это очень вредно.
Внутренняя мобильность высокопрофессиональных кадров относительно низка в нашей стране. Вот говорят: огромное преимущество России в том, что в ней существуют научные школы. Это действительно преимущество, но это и недостаток. Например, в Соединенных Штатах человек, переехавший из одного университета в другой, - это абсолютно нормально. Более того, если человек работает долго на одном месте, – это редчайший случай. И вот как пчелки, которые перелетают с цветка на цветок, переопыляя их, передвигаются специалисты из одного университета в другой. Они способствуют тому, что уровень образования, научных исследований, и самое главное – подхода к организации этого процесса – более или менее одинаков. Это не значит, что в Гарварде и в Стэнфорде все одинаково, но базовые принципы схожие.
Мы прекрасно понимаем, что у нас есть какие-то объективные, в том числе, ментальные причины, сдерживающие нашу мобильность. Надо как-то с этим справляться. Надо начинать.
В качестве примера того, как это можно делать, хочу заметить, что Сколтех недавно подписал соглашение с ДВФУ. Через пару недель туда едут три наших лучших профессора: Константин Северинов, Филипп Хайтович и Егор Базыкин. Они едут, чтобы для начала понять уровень студентов, а потом в сентябре прочесть интенсивный курс лекций. Это вещь крайне полезная, в том числе, для нас. Нам ведь тоже студенты нужны.
Если раньше Москва как пылесос забирала всех лучших, то сейчас это вовсе не так, надо смотреть периферию. В Москве занятие наукой потеряло престиж драматически, в провинции с этим все-таки получше. Надо расфокусировать, перестать смотреть только на Москву, Петербург и Новосибирск, и мы в этом направлении уже предпринимаем определенные усилия. Есть какие-то связи с Уфой, с тем же Дальним Востоком, с Красноярском, Новосибирском, с Петербургом, естественно, в частности, с академическим университетом Жореса Алферова и т.д. Кстати, девиз Жореса Ивановича Алферова, который всегда говорит, что «Сколково» - это не территория, а идеология», - в нем большая правда есть. Государство много дало Сколтеху, и мы должны это использовать не только для того, чтобы готовить какое-то малое количество элитных выпускников, а для того, чтобы распространять новую идеологию построения образовательного процесса.
Это очень важно. И для этого нам нельзя сидеть здесь в четырех стенах. Нам надо привлекать людей сюда, нам надо самим ездить – это очень важная часть нашей работы.
-В упомянутом исследовании ученый определяется как «предприниматель в экономике знаний»? Вы согласны с таким определением? Это то, что готовит Сколтех?
-Процентов на девяносто. На самом деле в Сколтехе упущена некоторая вещь, я считаю, но у нас есть еще возможность это поправить.
Знаете, сколько математиков в год оканчивает MIT? Сто. Много это или мало? В Caltech примерно столько же. Если взять два десятка лучших американских университетов, будет та же самая картина. Во Франции Нормаль Сюп оканчивают 50 математиков. А у нас на мехмате – 450 математиков. Это было нормально, когда была огромная страна. Сейчас это, по-видимому, избыточно. Но очень важно, что инженерная школа обязательно должна жить рядом с научной.
Я всегда говорю, что MIT начался с того, как в него пришел Норберт Винер, великий ученый, а до этого MIT сто лет был мелкой инженерной школой на Востоке США. Инженеры обязательно должны жить рядом с учеными. Только в этом союзе появляется нечто новое.
Союз ученых и инженеров
Все наши крупные проекты, которыми мы до сих пор гордимся – атомный, космический и т.д. – они были удачными, потому что вместе работали инженеры и ученые. А вот третий проект, о котором мало говорят, потому что он закончился нулем, - электроника, электронно-вычислительная техника. Советский Союз обломался на том, что не смог создать 386-й процессор. Почему? В атомном проекте и в ракетном проекте в основе были ученые, люди, понимавшие, как это надо делать правильно. Они, например, понимали, что невозможно делать что-то, не создавая с такой же скоростью параллельно инструменты измерения. Если ты не умеешь мерить то, что ты делаешь, - считай, ты ничего не делаешь.
А вот электроникой у нас занимались инженеры – без ученых. И получилось то, что получилось. В Intel и IBM не так. Сейчас дико об этом говорить, но в IBM в Нью-Йорке до недавнего времени существовал большой научно-исследовательский центр, работавший точно по правилам советской Академии наук. Нанимали математиков очень хорошего класса; один присутственный день. Все, что от них требовалось, – определенное количество статей. Это был классический академический институт Советского Союза. Сейчас это не так, сейчас все сильно изменилось. Бизнес перестал вкладываться в фундаментальную науку. Прошли времена существования ideas factory, когда изобретали транзисторы и множество других полезных для человечества вещей.
Но и сегодня союз ученых и инженеров – единственно правильное основание для любого здания. Сейчас это происходит в биологии (там, правда, не инженеры, но люди, занимающиеся более практической деятельностью, работают вместе с учеными). Только такой союз может оказаться успешным.
Чего нам не хватает в Сколтехе? Того, что обычно называют Центром advanced studies. Небольшое количество людей, которые действительно являются первоклассными, настоящими звездами, - и которые около себя воспитывают небольшое количество «звездочек». Это придает определенный аромат, определенный benchmarking для всего университета в целом. Это очень важная компонента, ее нужно дотянуть.
Питч в ледяной проруби
-В Wall Street Journal на днях опубликована статья о кризисе в Кремниевой долине, где венчурные фонды отказываются инвестировать в технологические стартапы. В кризисе, утверждает газета, оказалась сама модель Кремниевой долины, которая строилась на формуле: «работай много, получи венчурный капитал, стань богатым». Сколтех, который готовит исследователей-предпринимателей, как-то отслеживает конъюнктуру рынка?
-В биржевой терминологии есть понятие – коррекция рынка. Я этих коррекций рынка в той же самой Силиконовой долине видел, как минимум, четыре-пять. Это довольно естественный процесс. Сначала период завышенных ожиданий, когда вкладывается зачастую больше ресурсов, чем нужно, потом провал, потому что ожидания не оправдываются, и потом потихоньку выход на то естественное плато, которое характерно для данной технологии. Сейчас происходит то же самое. Здесь нет никакой трагедии.
Помню, я попал в Силиконовую долину в 2002 году в момент, когда рестораны стояли пустые, и молодежь говорила: все кончено, все ужасно, все закрывается.
Конъюнктура рынка – это временные колебания. Надо смотреть на конъюнктуру рынка в долгосрочной перспективе. Мы все-таки готовим специалистов, которые, предполагается, будут специалистами 10, 20 лет. А если взять период последний трех десятилетий, то нужда в айтишниках, а мы о них говорим, монотонно растет – интегрально монотонно. В подготовке кадров мы не можем учитывать годичные-двухгодичные колебания, это нигде в мире не учитывается.
Но мы понимаем тренды. Например, тренд в инженерной деятельности – она становится все более и более айтишной, если хотите, она все более и более математезируется.
В мире работает 70 миллионов инженеров-конструкторов, которые должны так или иначе уметь работать с некими софтами. Но оказывается, что полным набором того, что сейчас мир может предоставить, способен пользоваться всего 1% инженеров. Остальные 99% этим пользоваться не могут. И вот пятнадцать лет надеялись, что с этим что-то можно поделать, доучивать инженеров на каких-то курсах. Прошли годы, и видно: нет, так мы инженеров не натренируем. Оказывается, что средний инженер просто не в состоянии, часто интеллектуально, по своему образованию справиться с этой задачей.
И сейчас ищутся другие пути. Это в инженерном софте называется democratization: как из сложных инструментов сделать более простые для использования. Вот это долгосрочные тренды. Почему они долгосрочные? Потому что технологическая революция происходит каждые пять-шесть лет, а размер поколения – 25 лет. Биология работает, но на более длинных интервалах, и это надо учитывать.
-В Финляндии, в Оулу прошел финал международного конкурса стартапов. По условиям, участники должны были произнести 2-минутный питч в проруби при температуре 0 градусов. Главный приз – 10 тысяч евро. Как, по-Вашему, многие из студентов Сколтеха готовы были бы залезть в прорубь ради 10 тысяч евро?
-Даже затрудняюсь сказать, но мысль интересная. Можно попробовать.
-А Вы бы хотели, чтобы их было много или мало?
-Насчет проруби, не знаю. А вот питч – один из важных элементов подготовки студентов Сколтеха. Если ты не в состоянии за две минуты рассказать, что ты хочешь, и заинтересовать человека, который теоретически может этим заинтересоваться, то тебе лучше этим вопросом не заниматься. Но эти необходимые навыки приобретаются очень сложно. Этому надо учить.