«Я надеюсь, что доживу до момента, когда люди будут массово возвращаться в Россию»

Допустим, система набора кадров. Вот я создаю научный центр. Как я туда буду набирать людей? По знакомству? Или через конкурс? Каким должны быть конкурс — международным или внутрироссийским? По каким критериям я должен отбирать? Таких вопросов масса. Далее — система набора студентов в университеты. Где мы их берем, как выбираем? Система ротации руководства: руководство у нас пожизненное или с ограниченным периодом времени? Какой это период? Как мы переизбираем руководителя: формально, на бумажке, а фактически это остается один и тот же человек, или мы реально каждые два года меняем директора института? Система поощрения: если человек что-то хорошее сделал, как мы его поощряем? Если человек получил предложение о работе в другом месте, что мы делаем, чтобы его сохранить? И бюрократия. В каком-то масштабе она необходима, потому что это контроль над злоупотреблениями, контроль за тем, чтобы все делалось правильно. Но когда ее слишком много, это говорит о тотальном недоверии и неэффективности системы. К вопросу системы также относится операционный язык. Существует конфликт: мы с вами любим общаться на нашем родном языке, а наука работает на английском. И если вы создаете новую научную организацию, на каком она будет функционировать языке: русском или английском? Вопрос это не теоретический: допустим, Сколтех работает на английском, а документы у нас на двух языках, русском и английском. Это важно, если вы хотите привлечь иностранцев, которые не говорят на русском.

Итак, у нас есть три критически важных элемента: кадры, финансы и система. Я бы хотел сфокусироваться на кадрах, потому что они действительно решают все, но перед этим — поделиться с вами двумя наблюдениями. Недавно я столкнулся с научной организацией, которая привлекла большое финансирование и потратила его на свое здание. При этом в организации достаточно низкий уровень науки. Я спросил: а как же насчет привлечения научных групп, покупки оборудования? Но этого не было. И мы часто видим, как при недостаточном, в целом, финансировании науки деньги тратятся на здания, открываются кафедры теологии… Я верующий человек. Но моя позиция такая: когда Россия станет — а она непременно станет — самой богатой страной на свете, наши лаборатории будут лучшими, а наши университеты будут занимать верхние строчки рейтингов во всем мире, вот тогда я буду первым человеком, который скажет: «Теперь пора открывать кафедру теологии». Но пока наша наука недофинансирована, а лаборатории недоукомплектованы, я бы все-таки подождал. Но это мое личное провокационное мнение. И здесь не удержусь, процитирую Евангелие от Матфея: «Иисус шел от храма; и приступили ученики Его, чтобы показать Ему здания храма. Иисус же сказал им: видите ли все это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено». Это вот про то, что случается со зданиями, у которых нет наполнения.

Я проработал на Западе больше 16 лет, и некоторые здания, в которых я работал — а это и ведущие университеты мира, — не самого презентабельного вида. В одном университете даже крысы бегали. Может, они кого-то и волновали, но с ними никто особенно не боролся. Здания на Западе — это последний приоритет для научных организаций. В первую очередь их волнует, кто работает в университете. 

Второй пример: несколько дней назад я пересекся с одним из наших нобелевских лауреатов, Константином Новоселовым. Он сейчас переезжает из Англии в Сингапур. Я у него спросил: «Почему Сингапур? Неужели в России тебе ничего не предложили?» Он ответил: «В России мне никогда ничего не предлагали». То есть ни одна наша научная организация даже не подумала спросить у человека, а что ему надо, чтобы он вернулся? Это очень странно. 

Сам я вернулся в Россию больше четырех лет назад, и очень этому рад. Для меня лучшей страны нет. Но я бы хотел, чтобы у нас была более развита активность по привлечению ученых, которые уехали на Запад. Иногда я читаю в статьях, что вместе с этими людьми на Запад утек капитал, который был вложен в образование этих ученых — сотни тысяч долларов. Но на самом деле Запад ведь тоже в них вложил: в лаборатории, где они работали, в зарплаты, которые они получали, в их образование. Если мы их вернем себе, то мы получим увеличенный возврат денег: и тех, которые мы вложили, и тех, которые Запад вложил. Я надеюсь, что доживу до момента, когда люди будут массово возвращаться в Россию.

Теперь несколько слов про кадры. Первое: критически важный вопрос для любой организации — это выбор руководства. Если у вас лучшие профессора, то к ним придут лучшие студенты. 

Второе: все сильные мировые научные центры, известные мне, — интернациональны. Второй закон термодинамики говорит, что в изолированной системе энтропия растет. Научная система не должна быть изолирована, должен быть приток людей, желательно из международной науки.

Третье: таланты стоят дорого. Мы не можем создать передовую науку, тратя на нее копейки. При переезде на новую работу человек будет ожидать хотя бы минимального повышения зарплаты. 

Четвертое: кадры нужно привлекать не только зарплатами и финансированием исследования. Также важны трудоустройство супруга (ученые часто женаты на ученых), образование детей, медицинская страховка, благоприятная среда для работы. Когда мне было 30 лет, мне предложили профессуру в одном из ведущих американских университетов. Я отказался. Мне все говорили: ты идиот. А я отказался потому, что, когда я туда приехал, я увидел множество депрессивных людей, а мое предложение о работе начиналось со слов «к сожалению». Фраза была примерно такая: «К сожалению, когда вы приезжали к нам с лекцией, меня не было, но коллеги сказали, что лекция была блестящей…». Но первое слово — к сожалению. Я отказался, и не пожалел. 

Пятый пункт: как мне кажется, сейчас на Западе кризис академического рынка труда. Очень много талантливой молодежи защищают кандидатскую диссертацию и оказываются в ситуации, когда постоянных ставок очень мало, на всех не хватает. То есть у них перепроизводство научных кадров. Это шанс для нас — у нас недоукомплектованность университетов и лабораторий. Наверно, мы могли бы им что-то предложить. 

И последний пункт — мобильность. У нас Москва и Петербург перегружены талантливой молодежью, которая находится в жесткой конкуренции друг с другом, у них ограниченные карьерные перспективы. Этим ребятам надо расправить крылья, а у них единственный шанс, уж простите за честность, — это когда умирает какой-то профессор. Мне, как профессору, это не очень приятно. С другой стороны, в регионах — отток людей. У меня почти все сотрудники из регионов, и возвращаться они не хотят. А регионы лепят свои кадры — в том числе руководящие — из того, что было. И потом там кризис науки и некомфортное существование. Надо наладить отток ученых из Москвы и Питера в провинцию и наладить им там хорошие условия. Может быть, стоит выделить пилотные вузы или пилотные регионы, которые могли бы привлечь критическую массу молодых исследователей. Если в какой-то университет приедет только один молодой ученый, его там съедят или он там завянет. Надо, чтобы в одном вузе было много людей с ярким видением будущего.

Источник: indicator.ru