«Сколково» не грантами ценен. Фонд интересен тем, что это концентрированная среда, которая помогает тебе делать то, для чего компания создавалась, т.е. Фонд нужен для коммерциализации твоей научной идеи». Когда новый директор по науке биотехнологического кластера «Сколково» Эльмира Сафарова произносит эти слова, она имеет в виду и собственный опыт: еще несколько месяцев назад г-жа Сафарова возглавляла успешную сколковскую компанию.
Этот же опыт, наряду с научной деятельностью и практикой предыдущей работы в крупных международных фармкомпаниях, помогает Эльмире Сафаровой оценить свежим взглядом инновационные приоритеты кластера. Как рассказала директор по науке в интервью Sk.ru, одним из таких приоритетов, по ее мнению, является направление, связанное с генетикой, включая генетическое редактирование, и то, что можно было бы назвать персонализированным образом жизни. «Это шире, чем персонализированная медицина, которая только про медицину. Сейчас идет персонализация продуктов питания, средств для ухода и всего остального. Мы перестаем быть толпой, становимся индивидуальностями», - говорит она.
Эльмира Сафарова. Фото: Sk.ru
Эльмира Сафарова окончила биофак Московской государственной академии ветеринарной медицины и биотехнологии имени Скрябина. Кандидат биологических наук со специализацией в молекулярной биологии и фармакологии. После аспирантуры работала в отделе биоскрининга исследовательской организации ASINEX, специализирующейся в области синтеза химических библиотек. Далее в «Янссен-Силаг», фармацевтическом подразделении Johnson & Johnson, и AstraZeneca. До прихода в «Сколково» была R&D-директором, а затем генеральным директором компании «БАЙНД (РУС)», дочерней компании BIND Therapeutics, осуществившей трансфер технологии по доставке активных соединений в клетки и ткани человека с помощью наночастиц.
В отношении организации работы кластера и в целом Фонда г-жа Сафарова обращает внимание на известный парадокс. По ее оценке, до 90% времени ее коллег занято инкубацией и акселерацией сколковских компаний, но «Сколково» во внешней среде по-прежнему воспринимается преимущественно как грантодатель. В этом смысле Фонду необходим определенный ребрендинг, считает она.
Ниже – выдержки из интервью.
Об опыте работы в сколковском стартапе
«У меня был, наверное, уникальный опыт: до того, как присоединиться к «Сколково», я была резидентом Фонда, - рассказывает Эльмира Сафарова. – А еще раньше четыре года работала в большой фарме. Большая фарма – это красивые девушки на высоких каблуках, офис в центре Москвы… Мне предложили поработать R&D-директором в «БАЙНД (РУС)». Сделать все с нуля – я такое ужасно люблю: когда поле чистое, и нужно было еще вчера – это как раз для меня. Я получила возможность построить компанию, что называется, from the scratch. Не было ничего. Была сделка между материнской компанией и Роснано, и нужно было сделать трансфер технологии, родившейся в MIT, в Россию, и сделать это за полгода. Я съездила в Америку, изучила технологию, потом мы купили оборудование, создали российскую команду, которая прошла обучение в Америке, валидировали технологию - и стали работать. Это были четыре года настоящего научного креатива. Последние полтора года мы занимались областью, совершенно отличной от той, которой занимается материнская компания: она - онкологией, а мы – антибиотиками.
Все это закончилось покупкой всех IP-активов компанией Pfizer, включая то, что было создано нами. То есть компания доросла до своего логического конца, когда все, что было сделано, купила большая фарма. И в июне я осталась без работы. Я оказалась в полном ступоре, потому что не понимала, куда мне идти работать. В большой фарме я точно не хотела работать – после того, как у тебя был такой простор для деятельности, идти перекладывать бумажки не очень хочется. Идти снова в стартап я на тот момент не хотела. И чего делать? Тут пришли коллеги из «Сколково»… Я подумала и решила, что на самом деле – это идеальное место работы для меня: я действительно все это умею, действительно все это люблю. Пока работала в фарме, научилась разбираться в самых разных областях – от онкологии до тех же самых антибиотиков, потому что я работала в business development , и на мне лежала научная оценка лицензионных сделок по всему миру с точки зрения научной экспертизы. Научные статьи я до сих пор читаю. Разговаривать с людьми вроде умею… Поэтому мне в «Сколково» комфортно.
BIND занимался направленной доставкой лекарственных препаратов. Идея очень не новая, и когда я думала, идти работать в BIND или не идти, я читала научные публикации и не могла понять: что у них нового? Направленной доставкой полимерных наночастиц занимается куча народу, но только BIND удалось дойти до клинической стадии исследований. Они воспринимали это не как научную идею, а как технологическую разработку, и стали очень много времени уделять масштабированию. И они смогли сделать так, что эти наночастицы стало возможно нарабатывать в больших количествах, а это открывало перспективы исследований сначала на обезьянах, а потом и в клинике с участием пациентов. Вот почему BIND так выстрелил.
Поэтому очень важно, когда к нам приходят компании, спрашивать их: «Ребята, а ваша технология масштабируема?» В пробирке это все работает. А дальше? Дальше есть такая штука, которая называется экономикой процесса. Иногда они говорят: «Да!», и тогда важный вопрос, сколько это будет стоить. Потому что если это будет стоить миллионы, это будет никому не интересно.
Фарма состоит из таких маленьких очень важных вопросиков, которые, как бусинки, нанизываешь один за другим, и у тебя либо получается блокбастер, либо …»
О квадратно-гнездовом способе мышления и лесах
«Актуализация инновационных приоритетов – одна из самых интересных вещей в моей работе, - говорит Эльмира Сафарова. - Наконец-то я могу себе позволить читать визионерские доклады, на которые в повседневной текучке не хватало времени. Они помогают тем, что расширяют границы твоей креативности; у всех нас есть образование, которое задает определенные рамки, а здесь явно надо выходить за них. Есть такая штука, set of mind, ты к чему-то привыкаешь, и чаще всего мыслишь квадратно-гнездовым способом: мозг человека устроен так, что пытается делать выводы на основании твоего собственного предыдущего опыта. А здесь нужно мыслить шире, и это интересно».
Среди задач, которые есть у директора по науке, - составление форсайтов всех проектов, приходящих в кластеры. «Есть список форсайтов, и ты видишь, какие проекты приходят и как они друг на друге женятся или не женятся. Если в фарме все более или менее устоялось, и там легко накладывать сетку на действительность, то в сельском хозяйстве я точно вижу, что, наверное, нам придется через какое-то время переосмысливать форсайты. Мы пока где-то полгода активно принимаем проекты и ищем новых резидентов, и решили, что еще полгода поработаем с теми форсайтами, которые у нас есть, а через год работы их пересмотрим. Есть явные лидеры, по которым приходит много проектов, но и есть и те приоритетные направления, которые казались интересными, когда мы начинали работать, но по факту мы не видим большой активности в них. Пример: лесное хозяйство. Мы уделяем большое внимание развитию биологической части лесной промышленности. Наша идея была основана на том, что Россия богата лесами, и было бы логично предположить, что работающие в этой области люди будут активны. Но мы не угадали».
По мнению директора по науке, сельское хозяйство в России сейчас находится примерно на том же уровне, на котором фарма была лет десять-пятнадцать назад. «Тогда еще не было понимания, что инновации кому-то нужны, не было активных людей, готовых что-то новое разрабатывать, и не существовало инфраструктуры, которая поддерживала бы и больших игроков, и маленьких на этом рынке. Фарма сейчас достаточно продвинулась, а сельское хозяйство отстает. «Сколково» в этом смысле – хороший benchmark, хороший срез того, что происходит в стране. Мы работаем с широким охватом, и в принципе выборка достаточно репрезентативная. Если вернуться к форсайтам - много их или мало, - то в фарме их достаточно, и они все «устаканились»: это медицинские изделия - медицинские приборы и все, что касается качества жизни; это фарма как drug discovery – маленькие молекулы и большие молекулы. Менее репрезентативна выборка проектов по регенеративной медицине, но ведь и закон по клеточным технологиям принят только в июне этого года. У нас не было законодательной рамки, которая позволяла бы понимать, ты в правовом поле или вовсе даже нет».
Ставка на лидеров
Вся фарма, если говорить в самом общем виде, делится на онкологию и не онкологию, замечает г-жа Сафарова, и онкологические проекты – лидеры в «Сколково».
Сейчас в кластере больше трехсот компаний, но по своему уровню, в том числе научному, они неоднородны. «Было бы правильно продумать действенные механизмы, чтобы проводить инвентаризацию всех резидентов, которые к нам приходят. Потому что иногда по зависящим, а иногда по независящим обстоятельствам – например, деньги закончились, что для стартапа вполне логичная причина, – люди перестают заниматься научно-исследовательской деятельностью. А мы все-таки направлены на то, чтобы поддерживать компании, которые занимаются наукой.
Если бы у нас были понятные механизмы, позволяющие сосредотачивать свои силы на тех компаниях, которые действительно занимаются коммерциализацией своих научных идей и которым нужна наша помощь, мне кажется, система заработала бы эффективней. Потому что, как ни крути, наши человеческие и временные ресурсы ограничены. Надо сказать, кластер собрал уникальный по компетенциям состав; мне кажется, что здесь работают очень сильные люди, и если их экспертно-менторскую поддержку сосредоточить на действительно многообещающих компаниях, которые хотят дотащить свою идею до рынка, это рождало бы истории успеха, в которых кластер, как весь «Сколково», заинтересован. Большинство наших компаний созданы людьми, вышедшими из академической среды, но по каким-то компетенциям они не дотягивают. А тут, в Фонде, есть люди, тут есть network, позволяющие им дотянуть до вполне приличного уровня».
Об акселерации и инкубации
«Компания «БАЙНД (РУС)», в которой я работала до «Сколково», была стопроцентной «дочкой» американской компании с прозрачным менеджментом, с хорошо отлаженными бизнес-процессами, и со стороны «Сколково» я ощущала поддержку, но акселерацию в ее классическом понимании я не воспринимала как одну из компетенций «Сколково». Оказалось, мы были, скорее, исключением из правила.
Когда я сюда пришла, с удивлением увидела, что люди, которые здесь работают, тратят до 90% своего времени на акселерацию и инкубацию. Или менторство. Или экспертизу. Любой из шагов, которые компания совершает в процессе своего бытия в качестве резидента, поддерживается кластером: на этапе подачи заявки на резидентство мои коллеги могут дать совет о том, как правильно сформировать заявку, чтобы ее понял эксперт; в момент захождения в кластер и уже после получения статуса резидента компания может попросить помощь во взаимодействии с Центром интеллектуальной собственности Фонда – очень мало кто понимает, как правильно охранять то, что они изобретают, и стоит ли, например, подавать патент. Это, кстати, большой вопрос, иногда полезней все хранить в ноу-хау, потому что патент – это публичная информация.
Практически все ищут инвесторов, а инвесторов, которые вкладываются на российском рынке в фарму, где до выхода – как пешком до Берлина, - очень мало. Уметь найти такого инвестора, который активно инвестирует, и убедить его – это тоже помогает кластер. А еще - правильно сделать onepager, когда можно прочитать одну страницу и понять про проект все. Структурировать информацию тоже не все умеют. Ну, и, понятное дело, мы очень плотно работаем с теми людьми, которые собираются подаваться на грант, потому что это отдельная большая работа. Мы своим резидентам всегда советуем начинать с конца: не писать презентацию-заявку, а начинать с дорожной карты и сметы – это необыкновенно структурирует твои мысли, когда ты сам для себя пишешь, на что ты будешь тратить деньги», - перечисляет директор по науке.
И вот тут возникает развилка. Те услуги, которые «Сколково» оказывает бесплатно, в США, например, входят в набор сервисов, за которые коммерческие акселераторы берут от 5 до 7% доли стартапов. Платность оказания услуг не отпугивает молодые компании. В известный американский акселератор YC конкурс вдвое выше, чем в Стэнфорд. При этом в мире тысячи акселераторов, только в США их 160, из них в провинциальной Чаттануге – 3, как на днях напомнил журнал The New Yorker. Какова роль «Сколково» на этом фоне?
Эльмира Сафарова предлагает для начала определиться с терминами.
«Есть две вещи – акселератор и инкубатор. Акселерация начинается там, где есть что акселерировать. Где есть понятное ООО «Ромашка», где есть понятные цели и задачи и где есть то, подо что в принципе можно подогнать деньги. Если переносить эту ситуацию на «Сколково», то это, скорее, та стадия, когда компания уже пришла просить грант, причем не минигрант на 5 миллионов, а приличный грант.
То, чем мы занимаемся большую часть своего времени, и особенно в сельском хозяйстве, - это инкубация. Это когда нужно сварить правильный суп из ингредиентов. Вот я, как хозяйка, стою у прилавка и вижу: курица, лапша и морковка. Хочу добавить свеклы – борщ будет, не буду добавлять свеклу – лапша куриная получится. Я, хозяйка, должна решить, что из этого набора ингредиентов буду варить. Или эти ингредиенты вообще не заслуживают быть положенными в одну кастрюлю, потому что они не самые свежие.
Хороший пример - корпоративные инкубаторы, то, что, наверное, очень круто было бы сделать здесь, но я не смогу в ближайший год найти холдера. Например, у компании Johnson & Johnson есть чудесный инкубатор, ему, по-моему, два-три года всего. Они сделали интересную модель. Johnson & Johnson открыл часть своих фармлабораторий для людей, у которых есть инновационные идеи, но нет доступа к оборудованию, чтобы эти идеи проверить. Что делает Johnson & Johnson? Компания за очень небольшие деньги, фактически бесплатно, пускает людей поработать на своем оборудовании. Молодые ученые получают возможность опробовать свои идеи и получить совет: там есть выделенные часы у лабораторных работников, когда люди могут друг об друга почесать собственный мозг: те, кто пришел, и сотрудники компании. Молодые инноваторы получают proof of concept- или не получают его. В чем интерес компании? Это называется «корпоративный радар», когда они могут за три копейки получать доступ на ранних стадиях к идеям и быстро решить: рабочие идеи или нерабочие. Таким образом, для обеих сторон получается добавленная стоимость. Вот это и есть инкубирование: малыми силами заварить инновационный суп.
Это одна часть работы Сколково. Вторая часть работы - акселерация. Вот здесь я точно за то, чтобы Фонд брал долю. 5-7% - это то, чем стартап может поделиться, и это то, что может мотивировать сотрудников Фонда. Вот тогда – конкурс с высоким входом. «Сколково» – это не про раздачу грантов. «Сколково» – средообразующий проект. Фонду «Сколково», мне кажется, пора делать ребрендинг. Что потребует внести уточнения в закон о «Сколково». У нас любой ОФЗ – это огромная рамка, в которой хоть танцуй – хоть рожь сей. Проект вырос из этой рамки, он может гораздо больше, чем запрограммировано этой рамкой».
Повышать планку
«Мне кажется, надо повышать планку входа в Фонд «Сколково», чтобы статус резидента был знаком качества, - считает Эльмира Сафарова. - Сейчас это не всегда так. А дорогой вход – как в случае с американским акселератором, - это, по-моему, правильно. А вот экспертиза заявки на грант – это уже вполне себе знак качества.
И надо научиться говорить «нет». Нет, потому что слабая научная идея; нет, потому что это уже придумано; нет, потому что нет экспортного потенциала. Мне кажется, что это репутационные вещи. Когда проводятся сделки на венчурном рынке, там в конце ведомости есть такая штука, как goodwill. Репутация – она ведь нематериальный актив. Мне кажется, надо сейчас работать на goodwill».