Деньги на технологическую революцию: как работают венчурные инвесторы

В эфире «Эхо Москвы» Владимир Сакович, руководитель инвестиционного департамента Фонда «Сколково»

---

  

А.Соломин― 21.05, всех приветствую, Алексей Соломин у микрофона, программа «Новая матрица», которую мы делаем вместе с фондом «Сколково», рассказываем вам о  технологическом будущем. И сегодня мы поговорим об инвестировании, о том, на какие деньги будут в нашей стране развиваться эти технологии. Сегодня у нас в гостях руководитель Инвестиционного департамента фонда «Сколково» Владимир Сакович. Правильно я  понимаю, — кто попал в венчурный бизнес, все-таки не пойдет, что это не та сфера, куда люди идут для того, чтобы быстро заработать деньги?  

В.Сакович― Если говорить о международной практике, наверное, самым ярким примером здесь являются США, венчурный бизнес там развит намного ярче, чем в других странах мира. Венчурные фонда, наверное, это просто работа мечты для выпускников ключевых НВА, то есть, выпускников Стэндфордского НВА, который самый яркий в  инновационной экосистеме мира, единицы попадают работать в венчурные фонды. 

А.Соломин― А что они там делают? Мы говорим о людях, которые создают эту сферу, привлекают деньги, а не о тех, кто эти деньги несет. 

В.Сакович― Что такое венчурный фонд – это обычно небольшая команда людей, которые берут чьи-то деньги, об источниках можно отдельно поговорить, и  инвестируют их в молодые и перспективные компании, которые теоретически должны довольно быстро расти в своей капитализации и потом кому-то продаваться – стратегическим покупателям, выходить на биржи, возвращать деньги фондам. А фонды возвращают эти деньги тем инвесторам, которые положили их в фонд. Собственно, команда, управляющая фондом, получает процент от прибыли, заработанной внешними инвесторами. 

А.Соломин― Что они должны пообещать инвесторам, как происходит процесс коммуникации? Пришел человек поучаствовать в этом бизнесе, что вы ему предлагаете, чтобы он перечислил деньги?

В.Сакович― Заинтересованность здесь может быть из разных источников. Бывают люди, которые сами пришли к выводу, что хотят вкладываться в венчурный бизнес. 

А.Соломин― То есть, в  инновации. 

В.Сакович― Да. Потому что видели много положительной динамики в последнее время на рынке, допустим, IPO больших компаний или какие-то яркие сделки, это их подогревает, придает уверенность, что можно заработать на  венчурных инвестициях. 

А.Соломин― То есть, в  первую очередь их интересует возможность заработать. 

В.Сакович― В большинстве, конечно, это деньги. Если мы посмотрим на классические источники денег в венчурных фондах мировых, это пенсионные фонды – более четверти средств в западных венчурных фондах это пенсионные деньги. Значительная часть, около 20% фонды при крупных университетах, задача которых сохранять капитал за счет процентного дохода. 

А.Соломин― То есть, есть некоторая сумма денег, которая находится на счетах, с процентов на которые живет университет. 

В.Сакович― Да, так называемый «endowment фонд», это очень распространенное понятие в западных крупных университетах. Обычно он формируется за счет средств преуспевающих выпускников. Задача фонда – за счет процент от дохода фонда финансировать какие-то интересные вещи,  — наиболее перспективные исследования, стипендии для наиболее ярких студентов. 

А.Соломин― Обычно они финансируют разработки свои, своих студентов, или речь о вложениях в венчурные фонды, которые могут быть не связаны с университетом? 

В.Сакович― Мы сейчас можем довольно глубоко уйти в тематику endowment фондов, но если коротко, то тот процентный доход в год, который получает endowment фонд, он инвестирует в вещи, связанные с университетом. Для того чтобы этот процент получать, надо эти деньги куда-то вложить. И можно вложить их в венчурные фонды. Обычно часть средств endowment фонда вкладывается в венчурные фонды,  — такая практика. Так же, как и часть средств пенсионных фондов вкладывается в  венчурные фонды. То есть, часть пенсионный фонд классически вкладывает в облигации, значительную часть средств в акции торговых компаний, а небольшую часть средств, обычно это пара процентов, в венчурные фонды. Почему интересно с финансовой точки зрения вкладываться в венчурные фонды – потому что цикл развития венчурных компаний обычно отличается от  общих макроэкономических циклов. То есть. В моменты кризиса, когда биржа падает, облигации падают, венчурный бизнес необязательно падает, а  продолжает существовать и даже быстрее растет. 

А.Соломин― А почему нет этой взаимосвязи? 

В.Сакович― В венчурном бизнесе капитализация складывается за счет оценки потенциала будущего, то есть, вы смотрите на компанию и понимаете, что через 5-10 лет она может создавать значительную стоимость для экономики или для какой-то части рынка. 

А.Соломин― Простыми словами – это потенциальный «Google». 

В.Сакович― Да. Вы не смотрите на то, что происходит с компанией именно сейчас, потому что это никак не связано с ее финансовыми результатами. Вы оцениваете будущее. Поэтому, если произошёл кризис, упала валюта или упали цены на сырьевые носители, это не влияет на стоимость венчурных активов, потому что оценивается далекое будущее. 

А.Соломин― Но мы понимаем, что далеко не все компании становятся в будущем «Google», и это означает, что они прогорают. Как понять, что это тонущий корабль? 

В.Сакович― Общепринятых показателей того, когда компания и падает, а когда поднимается, не существует. Если почитать историю компании «Яндекс», которая наиболее яркий пример российского венчурного бизнеса, с момента зарождения до выхода на иностранную биржу, в  истории «Яндекса» было несколько моментов, когда инвесторы считали, что компания близка к банкротству и чуть ли не отказывались от своих акций, при этом мы сейчас все понимаем, что происходит с  «Яндексом». Это показатель того, что тяжело предсказать, что компания умрёт. При этом бывает много историй, когда венчурная компания достаточно успешно развивается, выходит на биржу, становится публичной, а после этого объявляет банкротство, потому что бизнес не пошел так, как ожидали инвесторы. Такие истории тоже бывают. Конечно, вероятность смерти компании на ранних этапах, когда у вас еще нет выручки, а  есть просто идея, намного выше, чем когда у вас уже есть выручка и клиент. То есть, чем более зрелая компания, тем меньше вероятность ее банкротства. 

А.Соломин― Если компания прогорает, она наносит серьезный ущерб инвесторам? Или эти компании не основные у большинства игроков? 

В.Сакович― Из классической венчурной практики из 10 компаний, проивестированных венчурными фондами, одна становится очень успешной,  — может быть, это не «Google», но хотя бы что-то в десять раз меньше, две-три компании относительно неплохие, растут со скоростью рынка и  5-6 компаний, скорее всего, либо банкротятся, то есть, приносят инвесторам ноль, либо продаются за какую-то стоимость ниже, чем размер вложенных средств. 

А.Соломин― То есть, в этом смысл венчурного инвестирования — вложиться сразу в  10 проектов, чтобы успех одной компании возместил потери отряда других? 

В.Сакович― Смысл венчурного бизнеса – диверсификация как можно в более максимальное количество потенциальных стартапов, значительная часть этих стартапов, скорее всего, обанкротится и умрет, но несколько из них могут оказаться достаточно успешными для того чтобы вернуть все потери и более того, заработать еще какие-то деньги на общий капитал инвесторов. Так работают все фонды. 

А.Соломин― Все-таки, вы бы назвали венчурных инвесторов авантюристами – в хорошем смысле слова? 

В.Сакович― Да, венчурный бизнес это в большей степени рулетка. Даже если посмотрим на примеры фондов, которые существуют десятилетиями, успех фонда в прошлые 10-20 лет необязательно означает его успех в следующие 10. То есть, важная задача попасть в потенциальный «Юникорн», компания, которая становится очень большой — допустим, в  последние 10 лет это были «Фейсбук», «Убер», и так далее. Важная задача попасть в такую компанию. Если мы посмотрим на компании в Силиконовой долине, многие из них появились, успешно вложившись в  «Фейсбук», а многие фонды, которые были успешны в  90-х – начале 2000-х, не вложились в  «Фейсбук» почему-то, посчитали компанию неуспешной, и сейчас о них уже мало кто помнит. 

А.Соломин― Многие ли проекты прогорают из-за того что не получают должного финансирования, не могут найти инвестора? 

В.Сакович― Значительная часть. Сказать, какая цифра точно, тяжело, потому что мы не знаем, какие проекты стали бы успешными, найди они средства. Но из того, что мы видим даже в России, большое количество проектов не получают должного объема финансирования и за счет этого не доходят до следующей стадии своего развития, банкротятся, закрываются и команда разбегается. 

А.Соломин― В России научились работать в этом бизнесе? 

В.Сакович― Российскому венчурному бизнесу системно лет 10.у 

А.Соломин― Это маленький срок? 

В.Сакович― Довольно маленький срок, срок жизни одного фонда – это один цикл пройдет. Были венчурные фонды и в 90-е гг. и в начале 2000, но это были совсем штучные экземпляры, статистику по ним строить тяжело. 

А.Соломин― То есть, те фонды только сейчас получают свои успешные компании и свои проигрыши? 

В.Сакович― Это верно. Были фонды и  в 90-е гг., которые успели поучаствовать или в «Яндексе», или в «Мейл.ру», наиболее ярких сделках, но это скорее случайные кейсы, потому что фондов было немного и так получилось, что они поучаствовали в этих сделках. То есть, это статистически незначимые величины, хотя доходы этих фондов очень приличные и они во многом подогревают отрасль на сегодняшний момент. Но, в общем, система начала формироваться в  2007 гг., когда появилось несколько институтов инновационного развития,  — Российская венчурная компания, «Роснано», потом появилось «Сколково». Средства, которые государство через них влило в  венчурную отрасль. Дало серьезный толчок этой отрасли. То есть, за эти 10 лет было совершено много ошибок, о которых кто-то пишет как о неизбежных, а кто-то пишет как о  злоупотреблениях команд – мы видим разные точки зрения .Тем не менее, на этих ошибках многие люди научились, появились специалисты поколения 2.0, появились предприниматели инновационные поколения 2.0, которые, возможно, первый раз создали неуспешный стартап, прогорели, но сейчас создают более успешные компании. Поэтому рынок развивается сейчас очень динамично и переходит из количества в качество. Сейчас государство сокращает объем средств, выделяемых венчурной отрасли, но при этом мы видим больший интерес к отрасли со стороны частного или корпоративного капитала. 

А.Соломин― А чем вызван этот оптимизм? 

В.Сакович― Есть несколько причин для оптимизма. Во-первых, сами start-up становятся более зрелыми, это видно со дня на день. 

А.Соломин― То есть, тут понятнее, какие из них перспективны? 

В.Сакович― Это очень просто – вы общаетесь с компанией и  верите или не верите в то, что она может стать успешной. 

А.Соломин― Только поверить, рассчитать это нельзя? 

В.Сакович― Это некоторая экспертная оценка, она тоже формируется годами, нужно несколько раз ошибиться, наверное, чтобы понимать, что может стать успешным. Иногда людям ведет и  они с первого раза угадывают, что станет успешным, но это скорее рулетка. То есть, нет математически обоснованных методов оценки венчурных компаний, все это оценки «на глаз». 

А.Соломин― Так всегда? С  тем же «Фейсбук»  — тоже нельзя было сказать, добьются они успеха, или нет? Это была рулетка? 

В.Сакович― Конечно, это была рулетка. Существовало огромное количество компаний аналогичных «Фейсбук», которые делали похожие вещи, у них были интересные команды, приличные инвесторы, Но при этом они по разным причинам не добились успеха. 

А.Соломин― «Май спейс», например. 

В.Сакович― Да, компания, которая появилась раньше «Фейсбука», а  в результате конкурентной борьбы она даже не на втором месте. Такой же пример компании «Yahoo!» и  «Google» — мы  знаем эту историю, были и  другие поисковики, появившиеся раньше Google. Но  так сложились обстоятельства, что Google оказался более успешным. Иногда это какая-то одна конкретная идея команды, которая позволяет вырваться вперед, иногда это группа мелких идей, которые за счет своего синергетического эффекта позволяет вырваться вперед. Причины разные, тяжело их описать одним словом. Во многом венчурный бизнес это рулетка. 

А.Соломин― Вы говорили об инвестировании пенсионных средств в других странах. С вашей точки зрения, существует механизм, гарантирующий сохранность пенсионных средств, раз венчурный бизнес рискованный? 

В.Сакович― Совершенно верно, венчурный бизнес никогда не может гарантировать возврат средств, иначе бизнес перестает быть венчурным, он становится облигационным, в лучшем случае. Именно поэтому в мировой практике пенсионные фонды инвестируют лишь малый процент своих средств в высоко рискованные венчурные активы, обычно это 2% от размера пенсионного или страхового фонда. Для того чтобы как раз получить ту самую диверсификацию. Если у вас вся экономика стагнирует, с большой вероятностью эти 2%, которые вы вложили в венчур, дают должную диверсификацию и в целом ваш портфель растет. То есть, речь всегда идет о нескольких процентах, но эти проценты в абсолютных значениях могут быть огромными цифрами, Допустим, для России. Также это огромные цифры для США, потому что объемы пенсионных фондов очень большие по сравнению с любыми другими свободными средствами. 

А.Соломин― То есть сейчас реально в России претендовать на эти деньги и пытаться их получить? 

В.Сакович― Сейчас идет определенная работа, создано большое количество рабочих групп в министерствах, корпорациях, ассоциациях инвестиционных, которые работают над тем, чтобы правительство разрешило небольшую часть средств пенсионных фондов вкладывать в  венчурные активы. 

А.Соломин― И сколько времени может продлиться эта работа? Мне кажется, сейчас все непредсказуемо. Мы до сих пор не можем выйти на понимание, что такое обязательная накопительная часть пенсии, каждый год мы меняем правила, замораживаем или не замораживаем, все откладываем. Предсказывать сейчас можно? 

В.Сакович― Предсказывать очень тяжело. Если не будет серьезных экономических потрясений, законодательных или государственных, наверное. Потребуется еще пару лет для того, чтобы такой инструмент появился. То есть сейчас в таких дискуссиях участвуют уже и определённые участники правительства, ЦБ и крупные корпорации, в том числе, инновационного развития и частные венчурные фонды, государственные венчурные фонды. То есть, дискуссия давно идет, примерно есть некая консолидированная позиция, ясно, что делать и куда идти. Конечно, есть регулятор, который всегда старается минимизировать риски для такого рода капитала. То есть, тут идет понятная рыночная борьба. 

А.Соломин― Что говорит регулятор? Я не до конца понимаю, как убедит людей, не только регулятора, что их деньги не сгорят в результате ошибочного вложения? 

В.Сакович― Самый работающий инструмент здесь это появление истории успеха, когда люди или отдельные фонды успешно зарабатывают на  венчурных инвестициях. Таких историй успеха с каждым днем становится все больше. И эта база историй успеха подстегивает, и государственные институты внимательнее смотреть на венчурный бизнес и рассматривать его как потенциальный источник вложения средств и частных инвесторов и какие-то около олигархические структуры, финансово-промышленные группы, даже госкорпорация сейчас смотрят на такие инструменты, как корпоративные венчурные фонды, которые позволяют, во-первых, и заработать и получить доступ к передовым технологиям. 

А.Соломин― А для корпораций сейчас не более выгодный процесс инвестировать в технологии, которые ей нужны, не занимаясь экспериментами на рынке, а  платя за свои НИОКРы у себя на предприятии, делая то, что нужно этой сфере? 

В.Сакович― Многие предприятия так и делают. В ряде отраслей это даже вполне оправдано, учитывая их структуру. Тем не мене, занимаясь внутренним НИОКРом вы никогда не придумаете что-то более того, чем ваша внутренняя команда. То есть инструмент корпоративных венчурных фондов очень развит в мире, 20% компаний списка «Форбс» имеет свои корпоративные венчурные фонды. Это венчурные фонды при крупной корпорации, которые при этом относительно свободны в принятии своих решений, он  инвестирует в рыночные start-up, синергетичные деятельности этой корпорации. Эти start-up могут являться либо потенциальными бизнесами в будущем для этой корпорации, которые можно купить. Дать им развиться самим, а потом купить. Эти start-up могут развивать бизнесы, которые являются потребителями продукции корпорации. Инвестировать в компании, которые разрабатывают промышленные софты, компьютерные игры. Потому что компьютерные игры постоянно повышают требования к процессорам, что является продуктом «Интел», таким образом «Интел» стимулирует собственный рынок. Есть корпорации. Которые инвестируют в проекты, которые могут потом стать интересными бизнесами для самой корпорации, получают приоритетное право на выкуп этих бизнесов – так делают нефтегазовые компании, «Шелл», «Шеврон». Есть в  какой-то момент они видят, что start-up успешный, занимается правильным делом, корпорация его просто поглощает и делает веткой своего бизнеса, таким образом, не отдавая эту технологию конкурентам. 

А.Соломин― В России крупные корпорации занимаются чем-то подобным? Те же нефтяные компании? 

В.Сакович― Да, в последние годы наблюдается положительная динамика создания таких фондов такой фонд создал «Ростелеком» год-два назад, сейчас он проинвестировал уже несколько start-up российских, вполне успешных, на наш взгляд. Есть корпоративный венчурный фонд у  «Сбербанка», задача которого инвестировать в  start-up иностранных компаний, которые могут привнести новые технологии в  «Сбербанк», то есть, это инструмент доступа к иностранным технологиям. Такие фонды обсуждаются сейчас рядом сетевых компаний, нефтегазовых компаний. Компании на эту тему думают. Для того чтобы венчурная отрасль развивалась, важно, чтобы существовал дух конкуренции. Именно он движет венчурную отрасль. 

А.Соломин― В России развитие подобного бизнеса сопряжено с национальными чертами ведения бизнеса? Мешают эти национальные черты, или наоборот, помогают? 

В.Сакович― Одна из ключевых задач любого венчурного фонда это не только  проинвестировать в интересную перспективную компанию, но и продать потом свою долю, если компания оказалась перспективной. Только за счет перепродажи доли можно заработать наличные деньги, которые можно вернуть инвесторам. Если компания даже очень успешная, но вы не можете продать свою долю акционера, это никого не интересует, потому что это бумажная стоимость, по балансу. Интересуют так называемые «экзиты», выходы из  компании. «Экзиты» для технологических компаний  — тут два направления. Первый публичное размещение акций, IPO, второе – продажа стратегическим покупателям или инвесторам, тем, кто покупает этот бизнес, потому что он стратегически важен. 

А.Соломин― То, что необходимо самим компаниям. 

В.Сакович― То, что необходимо таким компаниям, интерес получить такую технологию себе и ни в коем случае не отдать конкурентам. Именно поэтому «Apple» и «Samsung» постоянно бьются за start-up, за патенты, потому что конкурентная борьба крайне важна. К сожалению, в России на текущий момент публичный рынок акций не очень развит. Если посмотреть на активы, которые у нас торгуются, «голубые фишки», это несколько десятков топовых компаний нефтегазовых, банковских групп, ресурсных компаний. 

А.Соломин― Не  «Ай-ти». 

В.Сакович― Сейчас тяжело вспомнить «Ай-ти»— компании, размещённые сейчас у нас на бирже. В пример можно привести компанию «Киви», которая достаточно высокотехнологична при этом. 

А.Соломин― Делаем короткую паузу и после новостей продолжим. Напомню, у нас в гостях руководитель Инвестиционного департамента фонда «Сколково» Владимир Сакович 

НОВОСТИ 

А.Соломин― Продолжаем программу. У нас в  гостях руководитель Инвестиционного департамента фонда «Сколково» Владимир Сакович Мы остановились на получение прибыли от продажи. 

В.Сакович― Да, продажа успешных компаний инвесторам или акционерам в  следующих раундах. То есть важно не только  купить успешную компанию. Но и успешно ее продать. Наверное, в  России это на сегодня главная проблема. 

А.Соломин― Получить больше денег, чем потратили на покупку компании. 

В.Сакович― Да, а лучше сильно больше денег, если компания того стоит. То есть. Есть два источника поступления таких денег – либо публичное размещение, либо стратегический покупатель. Как мы сказали, в России рынок акций, публичного размещения, развит не очень сильно. При этом стратегических покупателей в стране тоже не очень много. Для того, чтобы стратегический покупатель был заинтересован в покупке какой-то молодой перспективной компании, им должна двигать конкуренция, он должен бояться, что если он не получит эту технологию, ее получит конкурент и его опередит. Допустим, если «Apple» получает какое-то новое покрытие на стекло для айфона, это сильно настораживает «Samsung» и наоборот. Это может стать серьезным аргументом в продаже  акций компании. 

А.Соломин― Когда вы говорите о стратегической компании это компания, у которой есть деньги? 

В.Сакович― Компания, которая занимается бизнесом в той же отрасли или близкой отрасли, в которой работает start-up. Например, если это нефтегазовая компания, очевидно, ей могут быть интересны новые технологии бурения и добычи нефти. В этом случае она может покупать start-up, или сформировавшиеся технологические компании, чтобы иметь доступ к новым технологиям, таким образом, она увеличивает либо свою маржинальность, либо свою выручку, либо еще какие-то параметры, которые влияют на бизнес этой компании с положительной точки зрения. 

А.Соломин― Как участники венчурного бизнеса понимают, что технология, над которой они работают, нужна рынку, нужна стратегическим компаниям, или это всегда заказ стратегических компаний? 

В.Сакович― Если это заказ, то это уже не венчурный бизнес, это заказной НИОКР, когда есть понятная проблема и ее нужно решить. 

А.Соломин― Как должен работать свободный программист, над какой проблемой? 

В.Сакович― Чаще всего вы  пытаетесь продумать какую-то общую проблему, которая существует на  рынке. Допустим, вы понимаете, что существует проблема неэффективности на рынке интернет-реклам – как вариант. И вы пытаетесь придумать решение, как эту проблему можно закрыть. Если вы решение придумываете, увеличиваете эффективность, придумываете, как на этом заработать как увеличение эффективности коммерциализовать для себя, это может быть бизнес. Но если кто-то к вам пришел и сказал: есть такая проблема, реши ее и заплатит какую-то сумму средств, вы не получите своего неограниченного дохода, который потенциально несет в себе венчурный бизнес. 

А.Соломин― А как меня найдут венчурные фонды, что я должен делать? 

В.Сакович― Если у вас есть интересные идеи, есть какие-то наработки в этом направлении, существует большое количество конференций венчурных, тусовок, в Москве их огромное количество, каждую неделю происходит что-то интересное, где присутствует значительное количество венчурных инвесторов, «бизнес-ангелов», — надо туда обязательно ходить, знакомиться с людьми, уметь быстро и четко рассказать о своей идее. К сожалению, люди в  России в основном большинстве не умеют быстро рассказать, что инновационного они придумали. Не умеют удержать интерес потенциального инвестора и таким образом контакт не складывается. Если вы умеете быстро рассказать о том, что вы делаете на тусовке или конференции, вас, скорее всего, потом пригласят на какую-то дополнительную встречу, где вы уже детально расскажете, что вы придумали и зададут все вопросы классических венчурных инвесторов. Важно зацепить этот местный рычаг. Потому что проектов на рынке очень много и вы должны сказать что-то уникальное, что сподвигнет инвестора встретиться с вами. 

А.Соломин― А инвесторы в  России это такие коты-толстосумы высокомерные, к которым нужен особый подход? Они отличаются от  иностранных инвесторов в поведении, менталитете? 

В.Сакович― Существуют разные инвесторы. Существуют вполне себе рыночные фонды или физические лица, кто инвестирует много. Посмотрел на международные практики, ведет себя вполне конкретно на рыночных основаниях – таких сотни. Существуют люди, которые до этого занимались какими-то другими бизнесами, но  почему-то пришли в  венчурный – либо потому, что это достаточно модно, либо потому, что стало скучно в старых бизнесах, либо так сложилась жизнь, что они попали в венчурный бизнес. Поведение таких людей, их бизнес-этика бывает абсолютно разной, здесь сложно говорить о закономерности. Наверное, наши инвесторы среднем как люди не хуже, чем инвесторы в Силиконовой долине. Хотя успеш6ность наших инвесторов пока чуть ниже, чем у  инвесторов Силиконовой долины потому что рынок не так развит. 

А.Соломин― Я это все к вопросу о национальных чертах. Есть даже такое понятие «русский бизнес», много сложностей, связанных с  быстрым приходом рынка в  Россию. Сейчас мы наблюдаем, как приходят с обысками в «Роснано»  — это тоже национальная черта нашего развития? Наверное, это уж точно мешает развитию венчурных компаний. 

В.Сакович― Есть серьёзная национальная черта, в дополнение к серьезным проблемам с  «экзитами», о которых я уже говорил – это желание быстро получать результат. Венчурный бизнес это долго. Созревание новой компании это 5-7-10, а  иногда и  15 лет. 

А.Соломин― А людям нужны деньги скоро. 

В.Сакович― И нужно эти 7-15 лет смело пробыть вместе с компанией, если вы инвестор, понимать, что у нее могут быть взлеты и падения и дать, когда она выстрели или не выстрелит. К сожалению, учитывая довольно бурное развитие экономики в последнее десятилетие в России, большое количество перемен циклов роста перспективных рынков и так далее, многие привыкли зарабатывать деньги относительно быстро, часто российский инвестор, если не имеете возможности вернуть инвестиции за один-два года, проект ему кажется абсолютно бесперспективным. Для венчурного бизнеса это абсолютно неприемлемо, потому что в большинстве случае это 5-7 лет, это большие сроки. И на самом деле эта проблема частично связано и  мониторингом эффективности деятельности инвестиционных институтов развития,  — многие проекты, в которые вложились институты развития, им требуется дополнительное время для того чтобы развиться, а получить результат хочется уже сейчас. 

А.Соломин― Институты развития — это «Сколково», «Роснано» как раз? 

В.Сакович― Да, Российская венчурная компания, Фонд содействия развитию предпринимательства, так называемый Фонд Бортника, Агентство стратегических инициатив  — «Национальная стратегическая инициатива», довольно свежая форма поддержки инвестиционных компаний. Поэтому часто хочется результат получить быстрее, чем он на самом деле может созреть. Отсутствие результата в момент мониторинга иногда приводит людей к выводу, что его нет и быть не может. За счет этого формируются неправильные информационные поводы, в том числе, в СМИ. Эти информационные поводы плохо влияют на развитие отрасли. Все начинают бояться, переживать понимать, что венчурный бизнес это рискованно, связано с  какими-то возможными административными рисками и это людей иногда отталкивает. 

А.Соломин― Вы имеете в виду как раз примеры выемок, обысков, которые мы видим в СМИ часто? 

В.Сакович― Да, наверное, здесь даже главный вопрос не сам факт этих выемок, потому что, наверное, иногда правоохранительные органы действуют исходя из  своих полномочий и представлений о целесообразности. Я не уполномочен судить об их деятельности. Я говорю скорее сейчас о  том позиционировании, которое придается фактам таких потенциальных обысков. 

А.Соломин― Что-то происходит и об этом сообщают СМИ – это обычная история. 

В.Сакович― Обычная история. К сожалению, зачастую те трактовки, которые попадают в СМИ, я не знаю, кем они генерируются, они более острые и агрессивные, чем на самом деле происходящие события. Так же, как происходящие сегодня события в «Роснано»  — это проверка, связанная с деятельностью одной из портфельных компаний, где «Роснано» был одним из акционеров. Претензии, насколько я понимаю, к менеджменту этой компании, а не к менеджменту «Роснано». То есть, к  менеджменту компании, куда «Роснано» вложила средства. Но при этом, если просмотреть бегло СМИ, создается впечатление, что сегодня в  «Роснано» были обыски, связанные с неэффективной деятельностью «Роснано». Для неопытного читателя картина видится именно такой. 

А.Соломин― Но если «Роснано» участвует в деятельности компании, к  которой возникают претензии, разве это не бросает тень на репутацию «Роснано»? 

В.Сакович― К сожалению, бросает. Наверное, бросает большую тень, чем должно бы бросать. Потому что проблемы конкретного проекта, куда вложился инвестор, необязательно напрямую связаны с  инвестором. Они могут быть связаны с рыночными рисками проекта, с неэффективной работы менеджеров проекта. Необязательно в этом виноват инвестор. Но, к сожалению, часто у нас трактовка происходит именно такая  — если проект оказался неуспешным, значит, инвестор оказался не очень умным в  момент выбора этого проекта, значит, наверное, он не очень опытный и правильный инвестор. 

А.Соломин― Но с другой стороны, в России, в российском бизнесе часто бывают подозрения в том, что деньги инвестируемые просто воруются, уходят по чьим-то карманам. Возможно поэтому таково внимание правоохранительных органов к любой ошибке, любому исчезновению денег. Вы согласны с тем, что такие примеры есть, или в большинстве случаев это не так. 

В.Сакович― Я лично не знаком с официальными материалами по таким примерам – действительно, в СМИ существует определенный фон относительно таких примеров. Здесь есть важная проблема, проблема проверки эффективности использования средств в венчурной компании, часто средства могли направляться на деятельность допустим, маркетинг какого-то продукта, или разработку, которая в результате оказалась неэффективной. Но предсказать эту неэффективность в момент принятия решения о таких инвестициях было невозможно – просо сработали рыночные риски. Вот компания «Май спейс», о которой мы говорили – мы не можем сказать, что ее инвесторы оказались неэффективными инвесторами, злоупотребляли своими ресурсами. Она просто по каким-то причинам оказалась неуспешной. И надо уметь признавать, что какие-то венчурные проекты могут оказываться неуспешными. Это просто рыночный риск. Необязательно, если проект оказался неуспешным, в нем было нецелевое использование средств, — что часто так трактуется нашими СМИ и, наверное, иногда контролирующими органами. 

А.Соломин― Складывается ощущение, что есть определённые интересанты. У венчурного бизнеса в России есть сейчас – ну, враги это громкое слово, — но те структуры, которые не заинтересованы в их развитии, с вашей точки зрения? 

В.Сакович― Думаю, что структур, не заинтересованных в развитии венчурного бизнеса в России нет, — тяжело говорить, что такие могут быть, — непонятны причины. Разве только «враги народа»? Но вроде бы у нас нет такой официальной организации. Но как мы говорили, в рамках исполнения своих должностных полномочий некоторые организации могут, к сожалению, не всегда эффективно влиять на развитие венчурной отрасли. Но они скорее исполняют свои должностные полномочия в рамках своих должностных компетенций, а не специально негативно влияют на развитие венчурного бизнеса. Не могу привести ни одного примера, когда можно трактовать какой-то случай как специальное негативное влияние на развитие венчурного рынка. 

А.Соломин― В России обыватели воспринимают сейчас развитие венчура в основном за счет институтов развития, связанных с государством и государственными деньгами. В связи с этим, наверное, большое внимание со стороны контролирующих органов. Приход государства на этот рынок венчурному бизнесу помогает, или напротив, мешает? 

В.Сакович― Как я уже говорил, российский венчурный бизнес действительно активно стал развиваться в момент создания институтов развития в  2006-2008 гг. И приход значительного количества этих денег очень помог отрасли, он сформировал большое количество компаний, идей, команд, которые сейчас продолжат развивать этот рынок. Поэтому государственные деньги очень помогли развитию этой отрасли, отрицать это тяжело. Более того, стоит сказать, что сейчас доля госсредств в отрасли значительно сокращается, заканчиваются инвестиционные циклы, циклы вложения средств в проекты и со стороны Российской венчурной компании, и  со стороны «Роснано», поэтому госсредств становится все меньше, частных все больше и идет очень здоровое замещение капиталов. Но государство дало очень правильный и полезный толчок развитию этого рынка. 

А.Соломин― Вы бы, как представитель фонда, предпочли бы работать с частными деньгами? 

В.Сакович― Думаю, что очень здоровый баланс, когда у вас в  одном фонде присутствуют и частные, и государственные деньги. Проблема в том, что частные деньги российские тоже не всегда достаточно опытные, это часто деньги, которые привыкли быстро оборачиваться, быстро получать доходность. На горизонте 1-3 лет. 

А.Соломин― Которые быстро выходят из проектов. Не дождавшись результата. 

В.Сакович― Хотят быстрее вложиться и быстрее выйти. Иногда желание быстрее выйти из проекта говорит о том, что вы получите сильно меньшую доходность, либо вообще е нее получите. 

А.Соломин― И убьете компанию. 

В.Сакович― Убьёте компанию не дождавшись того, как она созреет. 

А.Соломин― Фонд «Сколково» на российском рынке какую роль играет? 

В.Сакович― Это институт развития, который поддерживает, в частности, развитие отдельных start-up. Мы поддерживаем это как внешнее агентство, то есть, в  start-up мы не имеем доли и не можем на них никак влиять. Наше участие заключается в том, что мы помогаем start-up привлекать рыночные инвестиции, то есть, внешние. Это не деньги фонда «Сколково», это деньги внешних рыночных инвесторов — «бизнес-ангелов», венчурных фондов, или, может быть, иногда корпораций. 

А.Соломин― Это не  «Фонд фондов»? 

В.Сакович― Нет. Мы не инвестируем деньги в start-up. 

А.Соломин― Вы ищете, помогаете им привлечь. 

В.Сакович― Помогаем проектам привлечь деньги, часто эта помощь проектам оказывается крайне важна, потому что в  России всегда люди умели не очень хорошо продавать как свои продукты, так и самих себя. Мы оказываем такую помощь. В этом году мы, думаю, по результатам года, около полутора миллиардов рублей привлечем в start-up, с нашей активной помощью. Это серьезная доля рынка, весть рынок венчурный в прошлом году это примерно 150 млн. долларов. То есть наша доля помощи на нем это десятки процентов. И в 2015 г. 30% всех венчурных инвестиций в России по объему средств пришлось на start-up резидента «Сколково», то есть, мы являемся очень серьёзным венчурным хабром в  России при том, что сами не вкладываем, но те компании, которые являются нашими резидентами, получают треть денег рынка. Мы видим очень большую статистику. 

А.Соломин― То, что вы сами не вкладываете, означает, что вы не несете рисков? 

В.Сакович― Можно сказать, что мы не несем рисков, потому что не инвестируем средства как государственный институт развития, государственные средства в  start-up. Поэтому мы не несем риск того, что эти средства могут быть утрачены по причине исполнения венчурных рисков. 

А.Соломин― А государственные средства на что расходуются, и какую отдачу получает государство от вашей деятельности? 

В.Сакович― Фонд «Сколково» оказывает сервисы start-up, которые позволяют им быстрее выйти на рынок, легче привлечь инвестиции, что важно для того, чтобы компании развивались. И  средства, которыми государство финансирует фонд, идут на оказание этих сервисов. Фактически на субсидирование этих сервисов. Допустим, услуга по привлечению внешних инвестиций start-up может заказать у  инвест-банка – «Голден Сакс» или «Инвест-капитала», а может бесплатно получить ее в Сколково. При этом могу сказать, что качество оказания таких услуг сейчас и в Сколково и в крупных инвест-банках совпадает. Более того, зачастую инвест-банки не готовы помогать маленьким start-up, так как они маленькие и не очень состоятельные. Для инвест-банков абсолютные цифры неинтересны. То есть, многие сервисы, которые мы оказываем, уникальны на рынке, их не может оказать ни одна частная компания. 

А.Соломин― Если у меня есть start-up, я могу прийти к вам и попросить помощи, поработать со мной? 

В.Сакович― Абсолютно верно. Если вы start-up, вы можете прийти в Сколково. 

А.Соломин― Вы их отбираете, есть конкурсный отбор? 

В.Сакович― Есть понятие «статусного резидента Сколково» — для того, чтобы стать резидентом Сколково, нужно пройти экспертизу, научно-технологическую то есть, вы должны доказать, что то, чем вы занимаетесь, обладает некоторой научно-технологической новизной. Все это можно сделать онлайн на сайте, для этого необязательно приходить, приезжать или с  кем-то встречаться – вся экспертиза внешняя, мы как сотрудники Сколково никоим образом не влияем на принятие решений по отдельным start-up. Вы становитесь резидентом и можете получить доступ к большому количеству сервисов. Сервис в виде помощи в  пиаре, в виде помощи в «джиаре», то есть мы берем за руки и пытаемся start-up вводить в крупные корпорации, которые являются потенциальными клиентами. В России это особенно яркая задача, потому что для маленького start-up попасть в крупную корпорацию зачастую просто невозможно. А мы, как институт развития государственный, можем организовать такой контакт. И тогда они выливаются в подписанные контракты и  полученную по ним выручку. У нас есть сервис по  помощи в привлечении инвестиций. То есть если вы start-up, который стал резидентом Сколково, вы можете воспользоваться таким сервисом, чтобы попросить нас помочь привлечь к вам инвестиции. 

А.Соломин― А я должен быть для этого богат? Чтобы получить вашу помощь? 

В.Сакович― Для этого не нужно никаких вкладов со стороны компании. У вас должен быть доступ к интернету, умение зайти на сайт «Сколково», умение грамотно заполнить заявку — с этим справляются не все, но она абсолютно правильная, ведущая вас в верном направлении. 

А.Соломин― Спасибо вам большое. Напомню, у нас гостях был руководитель Инвестиционного департамента фонда «Сколково» Владимир Сакович.

       

Источник: echo.msk.ru