«Когда нужна реанимация, нет смысла думать о ЗОЖ»
Несмотря на то что официально медицинская сфера не попала под санкции, Россия все равно выпадает из глобальной повестки: остановлены партнерские разработки, клинические испытания новых продуктов. О том, как не остаться без инновационных лекарств и какие меры нужны, чтобы «потушить пожар» прямо сейчас, в интервью «Фонтанке» рассказал старший вице-президент по инновациям Фонда «Сколково» Кирилл Каем.
— Пандемия дала большой толчок разработкам в сфере медицины. Будут ли они продолжаться сейчас и как на этот процесс повлияют санкции?
— Если смотреть глобально, разработки продолжаются. В пандемию люди стали более настороженно относиться к собственному здоровью, поэтому и готовность инвестировать тоже стала выше. Особенно после успехов в ковидные годы. Но тот хайп, почти истерический, который был в 2020–2021 годах, начал несколько снижаться. Инвесторы приходят к взвешенным решениям. Денег будет больше, чем в 2018–2019 годах, но модель будет другая. Если в предыдущие два года даже неспециализированные инвесторы охотно отдавали деньги на биотехнологические проекты, то теперь в этой сфере будут действовать, в первую очередь, умные инвесторы, которые разбираются в тематике или у которых собрана хорошая научная экспертная панель в этой сфере.
Также выше должен стать интерес к инвестициям со стороны индустрии — фармацевтической, медтеха. Если раньше компании могли собирать «вишенки на торте», выбирая наиболее успешные из множества стартапов, то сейчас такой роскоши уже не будет, и не только в России — меняется глобально весь рынок. Нужно будет на более ранних стадиях проектов расставлять приоритеты, и делать это лучше с деньгами.
— Рисков в таком случае будет больше?
— Конечно, стратегическим промышленным инвесторам было проще выбрать сразу из небольшого числа потенциальных блокбастеров. Кроме того, фармацевтические и медицинские корпорации раньше рассчитывали на глобальный рынок. Сейчас же мир делится на блоки вокруг стран-лидеров. Рынок каждого из этих блоков, вероятно, будет меньше, чем в эпоху глобализации. Конечно, это не мгновенный процесс — пока мы находимся в глобальном рынке, по крайней мере в медицинской сфере, но, похоже, эти изменения неизбежны.
— Но влияние санкций все же ощущается?
— Глобальные корпорации, которые производят медицинскую продукцию, заявили, что социальная сфера не под санкциями, они будут все поставлять в Россию, ничего не изменится. Но те же компании свернули партнерские программы по разработкам новых препаратов и устройств в Российской Федерации. И это уже передел глобального рынка. Дальше, я думаю, будут созданы новые коллаборации, новые союзы как с точки зрения разработки, так и с точки зрения рынков сбыта. Получается, что каждый из разделенных рынков сбыта будет меньше, а стоимость разработки, исследований по-прежнему высока. Поэтому стоимость разработки в расчете на одного пациента будет выше. Применение высокотехнологичных инструментов должно уменьшить стоимость разработки.
— В такой ситуации роль государства возрастает?
— Роль государства возрастает с точки зрения необходимости консолидации усилий. Раньше государство раздавало деньги большому количеству разработчиков, теперь же должно расставлять приоритеты.
— И что кажется наиболее актуальным для разработки?
— Очевидно, какие бы технологические и геополитические изменения ни происходили, мы с вами находимся в климатических изменениях. Посмотрите, что происходит с энергоносителями, в моменте у всех стран снижаются требования к экологическим параметрам. Это означает, что будет расти количество патологий, связанных с изменением климата, например экзотические инфекции. Мы уже видим этот тренд. При глобальном потеплении возникают риски того, что появятся, например, давно забытые инфекции из вечной мерзлоты. У нас разработки в области противоинфекционной терапии долгое время недофинансировались, а это общественное здоровье. Вероятно, именно в такие сферы должно быть направлено госфинансирование, отраслевой заказ.
Но сначала надо пройти период мобилизационной экономики и импортозамещение, оптимизировать цепочки поставок. Это касается и софта, и машиностроения, и производственных линий. И в этой части роль государства тоже высока.
— Сейчас много говорят о реверсном инжиниринге. Не скатимся ли мы в таком случае в копирование чужого в ущерб своим разработкам?
— Когда пациенту нужна реанимация, нет смысла думать о ЗОЖ, — надо его спасать. Поэтому есть долгосрочные и краткосрочные перспективы. В рамках краткосрочных перспектив вопросы реверс-инжиниринга и создания генерических платформ, лекарств-дженериков — важны. У нас есть запас по времени, когда оригинальные препараты все еще доступны. Но, несмотря на необходимость срочно замещать и предлагать более дешевые препараты российскому пациенту, нужно создавать задел на грядущие 5–10 лет, когда нужны будут собственные инновационные препараты.
— У нас есть ресурсы, которые способны вести такие разработки? Например, среди «сколковских» стартапов.
— Стартапы должны включиться в эту работу, и они включаются, но нужно больше. Потому что все-таки стартап — это уже вторая, практическая ступень развития проекта. Очень важно поддерживать как раз этап до создания стартапов, так называемые «лиды». Если этого не делать, то через пять лет мы будем без лекарств. Для этого важно поддерживать и финансировать науку, фокусировать на наиболее критичных тематиках.
— Еще одна «модная» тема — параллельный импорт. Насколько он может быть использован в медицинской сфере?
— Медицинская отрасль очень широкая, и по каждой из суботраслей должен быть разный ответ. Я бы с большой осторожностью относился к возможности параллельного импорта в фармацевтике, поскольку это непосредственное влияние на здоровье. Важно, кто будет нести ответственность за продукт.
А средства для разработки и научной деятельности можно ввозить параллельным импортом. До сих пор они были сконцентрированы в руках нескольких корпораций или агентств, которые, например, торговали реагентами для разработчиков. Без средств разработки не обеспечить тот самый задел, который будет востребован через 5–7 лет. В то же время их параллельный импорт не может нанести вреда здоровью, но будет дешевле и поможет обойти ограничения. Многие корпорации, кстати, не имеют прямого запрета на ввоз в Российскую Федерацию, но отказались от поставок по политическим мотивам.
— А инвесторов хватает? Не сократилось ли их число?
— Если сравнивать с периодом 2021 года, когда прошел ковидный хайп, и 2022 годом, то сейчас их примерно то же самое количество. Нет такого, что из-за СВО инвесторы изменили интерес к этой теме. Наоборот, есть определенный интерес к отрасли, подогретый пониманием, что сейчас нужно будет выстраивать импортонезависимую социальную сферу.
Также есть непрофессиональные инвесторы, бизнес-ангелы. Но эти свободные деньги мы чаще видим в других сферах — они более охотно идут в IT, маркетинговые решения, так как им это более понятно, а чтобы адекватно просчитать риски в биомеде, нужны специальные знания.
— Как изменилась работа «Сколково» с начала марта?
— Понимая компетенции команд, которые есть у стартапов «Сколково», и работая с индустрией, мы пытаемся выявить болезненные точки и и критические технологии и предложить решения. Поэтому рекомендуем стартапам смотреть в сторону тех ниш, где требуются отечественные разработки. Это лишь часть нашей деятельности в рамках краткосрочной стратегии. В рамках долгосрочной стратегии мы не меняем позицию. Наша цель — развитие инновационного предпринимательства, которое является заделом для развития опережающих технологий в России.