Новый директор по науке кластера биомедицинских технологий Юрий Никольский присоединился к команде во время крупной биотехнологической конференции BIO-2014 в Сан-Диего в июне с.г. В этом городе Никольский к тому времени проработал несколько лет, а всего выпускник биофака МГУ провел в Америке более 20 лет.
Прежде, чем прийти в «Сколково», Юрий Никольский реализовал себя и как исследователь, автор книги, более 70 научных статей и четырех патентов, и как предприниматель, руководитель нескольких успешных компаний, работающих на международном рынке. В интервью Sk.ru г-н Никольский рассказал о том, что привело его в Фонд.
Фото Sk.ru
-Сейчас, вероятно, еще рано спрашивать Вас о конкретных планах работы в БМТ кластере?
-Да, сейчас я еще вхожу в курс дела. У нас около двухсот компаний. Я тесно работаю с учеными, у меня много встреч с компаниями, входящими в биомедицинский кластер, с венчурными фондами, которые их поддерживают, с институтами – пока в Москве, но скоро мы поедем в Санкт-Петербург и в другие регионы. Спектр компаний, спектр продуктов, которые они производят, наверное, отражает общемировую тенденцию. То есть большинс тво компаний – это drug discovery, возможно, около 60%; есть компании, производящие медицинские дивайсы. Компаний, которые бы занимались геномной медициной, относительно немного. Они только начинают появляться. И мы ожидаем, что одна очень сильная компания придет в скором времени, станет резидентом «Сколково». Это наша московская компания, которая занимается геномикой, расшифровкой генома.
-Вы окончили биофак МГУ, кафедру генетики, здесь же защитились по молекулярной биологии. После этого начинается американский этап Вашей карьеры.
-В 1993 году я уехал в Университет Чикаго, работал там как постдок. Через три года пошел учиться в бизнес-школу Чикагского университета, специализировался по финансам и стратегии. Параллельно мы открыли нашу первую компанию, Integrated Genomics; она до сих пор существует. Мы стартовали в 1997 году, и это было очень интересное время. Приблизительно на грани тысячелетий был такой большой всплеск: бурно развивался Интернет и одновременно – биотехнологии. И в Штатах, и в Европе появилась биоинформатика как сегмент рынка, которого раньше не было.
Возникли биоинформационные компании, которые производили программы и базы данных для биомедицинских исследований. У многих из них не было никаких продаж. Нанимались люди, они писали программы и собирали базы данных, которыми зачастую никто не пользовался, и делались громкие заявки на новый, информационный подход к изобретению лекарств. Но все равно эти компании стоили сотни миллионов, главное было вовремя выйти на IPO. Была одна компания, кажется, называлась «Геномика»: у нее вообще ничего не было, кроме таблиц для генетического анализа. Тем не менее, она стоила несколько миллиардов на рынке – такое было безумное время.
А вот мы немножко опоздали. То есть мы тоже были на IPO track, зарабатывали миллионов пять-шесть в год на секвенировании геномов. Но мы опоздали где-то на полгода, а затем Nasdaq упал втрое. Цены на секвенирование геномов тоже стали резко падать примерно в то же время. Это очень важный тренд, который примерно тогда же и начался. Он заключается в том, что цена секвенирования генома падает быстрее, чем, по закону Мура, происходит удвоение вычислительных мощностей каждые полтора года. Это привело к тому, что за 20 лет цена за геном, скажем, бактериальный, (5-6 млн долларов в 1999) сейчас складывается из стоимости пары часов работы на больших сиквенсных машинах и $70-100. Это все будет упрощаться и демократизироваться и дальше; секвенирование – это незаконченная вещь. Сейчас технология основана на том, что синтезируется новая молекула ДНК, этот процесс ферментативный, когда неизбежно возникают ошибки, и их слишком много для широкого клинического использования. И, кроме того, ДНК клонируется. То есть имеются некоторые технологические шаги, которых необходимо избежать. Новые технологии, которые сейчас разрабатываются, основаны на том, что ДНК будут читаться без ферментативного шага, то есть без ошибок. Я думаю, через 3 года, максимум 5 лет эти технологии войдут в практику. Тогда человеческий геном будет стоить меньше 500 долларов, в конце концов, вероятно, меньше сотни долларов. Более того, будет не только индивидуальное секвенирование, но каждая клетка может быть просеквенирована, что важно для онкологии и других болезней.
-Итак, вы открыли свою первую компанию...
-Нас было шесть человек без какого-либо опыта в бизнесе. В этой компании было много всякого, она прошла через несколько смен менеджмента, и там были проблемы. Я ушел из компании в 2002 году и уехал в Сан-Диего работать CEO в компании ChemDiv.
Компания ChemDiv была достаточно известной контрактной исследовательской организацией (CRO) в медицинской химии, потом мы начали развивать биологическое тестирование на клетках и животных. Часть конгломерата ChemDiv действует в России как « ХимРар» - очень успешная и известная фармацевтическая компания.
Но это уже было после меня. Я провел в ChemDiv где-то полтора года. Наш офис в Сан Диего занимался контрактным синтезом и продажами и в основном работали в Штатах и Европе.
К тому времени у моей жены, Татьяны, уже была компания GeneGo, и в 2003 году они получили заем от штата Мичиган, что было очень сложно – в те времена в биоинформационную компанию никто вообще не вкладывал денег – ни «ангелы», ни тем более венчурные капиталисты.
-Это был именно заем или грант?
-Это был заем. Мы назвали его «грантом», но его надо было выплачивать с процентами. В те времена разные американские штаты хотели завести у себя биотехнологии. Считалась, что это - хорошие рабочие места, которые приходят в штат; людям платят много, к тому же это чистая индустрия, поэтому хорошо ее иметь. В разных штатах были разные программы, которые по большей части провалились. Штат Мичиган получил много денег от Philip Morris и других табачных компаний. В результате серии антитабачных судебных исков табачная индустрия заплатила гигантский штраф, и каждый штат получил свою долю. Мичиган решил пустить эти деньги на развитие биотехнологии. В числе прочего, они стали давать заемы стартап-компаниям. Так мы получили заем на 1,3 миллиона долларов, который через несколько лет весь выплатили. Тогда я присоединился к Татьяне.
У нас был очень сильный бизнес-девелопмент, им занималась такая известная англичанка Джули Браянт. И компания стала развиваться очень хорошо. GeneGo стала мировым технологическим лидером в системной биологии человека, у нас были большие базы данных, которые мы собирали здесь, в Москве. Мы работали с основными фармацевтическими компаниями.
-Почему базы данных собирали в Москве?
-Когда компания начиналась, в 2001 году, в Москве можно было найти программиста за 500 долларов. Потом, естественно, все изменилось; я думаю, что сейчас хороший программист стоит в Москве на круг не дешевле, чем в Америке, с учетом налогов.
В общем, у нас был в Москве офис, он рос. А в Америке, в Европе и в Японии мы продавали базы данных и сервисы. У нас были очень известные на рынке продукты.
Вот эту компанию мы, как оказалось, напрасно, продали в 2010 году Thomson Reuters. У них была компания Thompson Healthcare, которая занималась в основном продажей баз данных фармацевтическим и страховым компаниям (последние использовали эти базы, например, для вычисления мошенничеств). В числе прочего в Thomson Reuters решили заниматься биоинформатикой, т.е. им консультанты сказали, что им нужна системная биология, и таким образом они вышли на компанию GeneGo. После пары лет переговоров они купили GeneGo.
С тех пор я четыре года работал в компании Thomson Reuters. У меня была группа по научным консультациям, она была основана в Сан-Диего; кроме того, были люди в Европе. Мы оказывали сервисные услуги по анализу геномных данных для нахождения биомаркеров, таргетов. Другая тема, которой мы занимались, – научный менеджмент, построение больших семантических систем. Эта группа выросла до 20 человек.
Но потом в компании произошла реструктуризация, и мою позицию сократили в начале 2014. В январе я встретил Кирилла Каема на конференции в Калифорнии. Мне показалось интересным то, что он рассказал про «Сколково». Так я здесь и оказался.