Российско-французское научное сотрудничество: проблемы есть, непреодолимых - нет
«У российско-французского научного сотрудничества нет непреодолимых проблем»: к такому выводу пришла автор пока не опубликованного исследования д.э.н Ирина Дежина, руководитель группы по научной и промышленной политике Сколтеха. В то же время распространенные представления о том, что научные связи двух стран носят некий особый характер, не подтверждаются.
Об итогах работы, занявшей 9 месяцев с конца лета 2016 г. по май нынешнего, д.э.н Ирина Дежина рассказала в интервью Sk.ru.
Под сенью академических пальм
В прошлом году г-жа Дежина удостоилась чести стать кавалером престижного французского Ордена академических пальм (в данном случае слово «кавалер» - точный аналог французского «шевалье», обозначающего степень ордена). Вскоре после этого советник по науке и технологиям посольства Франции в России Алекси Мишель предложил новоиспеченной шевалье провести, как он это сформулировал, «скрупулезное, под лупой, изучение характера развития сотрудничества между учеными России и Франции».
Ирина Дежина, руководитель группы по научной и промышленной политике Сколтеха. Фото из личного альбома
Посольство не финансировало работу, не считая оплаты поездок во Францию для проведения интервью с французскими учеными; французы также помогли составить первичный список респондентов. Такие условия развязывали руки исследователю: И.Дежина была свободна не только в выборе кандидатур для интервью, но и в планировании работы, вопросах респондентам и т.п.
В итоге получилось три группы респондентов, в общей сложности 39 ученых, людей с разными взглядами, с разной судьбой, представляющих широкий спектр наук, – от математики, физики, биологии и биомедицины до истории, археологии и палеонтологии.
Первая группа – российские ученые, живущие в России, которые сотрудничают с французами или сотрудничали с ними в прошлом (15 человек). Вторая группа – собственно французы, живущие во Франции. И третья группа – это «русские французы», т.е. русскоязычные ученые, постоянно живущие во Франции.
Именно эта последняя группа, как обнаружила исследователь, придерживается наиболее критических взглядов на двустороннее сотрудничество, и в то же время является его наиболее активной движущей силой, поддерживая постоянную связь с Россией. В каком-то смысле столь противоречивая ситуация, по мнению Ирины Дежиной, связана с тем, что «русские французы» - вне зависимости от того, когда они уехали из СССР и/или России, - не полностью интегрировались во французскую академическую среду, и могут на нее смотреть как бы «со стороны».
Но парадокс в том, что академические системы двух стран весьма похожи. Французский Национальный центр научных исследований (CNRS) был основан в 1939 году по образу и подобию советской Академии наук. В настоящее время большинство официальных двусторонних научных контактов идет по линии CNRS- РФФИ (Российский Фонд фундаментальных исследований).
«У них в голове образ той российской науки, от которой они уехали»
Обе системы в значительной степени регулируются государством, а ученые в научных институтах занимают постоянные позиции и получают зарплату. С одной стороны, подобное сходство упрощает взаимопонимание, с другой - оставляет русскоязычных ученых, постоянно живущих во Франции, не до конца интегрированными. Многие из них остаются, как выражается автор работы, «русскими во французской системе». И, видимо, отчасти поэтому представители русскоязычной научной диаспоры активно участвуют в мегагрантах и других схемах двустороннего взаимодействия.
Все, за исключением одного респондента из данной группы, «не вполне ассимилировались во Франции», говорит Ирина Дежина: «Они и как французы не рассуждают, и уже не россияне по своим взглядам». Исследователь проверяла в ходе интервью различные гипотезы, исходя из предположения, что степень ассимиляции может быть связана с тем, когда эти люди приехали во Францию: в советские ли годы, во второй половине 90-х или в 2000-е. Гипотеза о связи взглядов и времени, прошедшего с даты отъезда, не подтвердилась.
«Но их объединяет то, что они имели опыт работы в советской или российской науке, т.е. среди респондентов не было тех, кто бы приехал во Францию как студент, а затем уже стал ученым. «У них в голове сохранился образ той российской науки, из которой они уехали», - говорит автор исследования.
Именно от этих респондентов можно было услышать, что двустороннее сотрудничество - часто «неравное», что происходит «эксплуатация российского труда», и это при том, что никто из опрошенных мной россиян или французов ни о какой эксплуатации не говорил».
По-видимому, по той же причине диаспора хуже других участников опроса оценивала французских студентов. «Для них benchmark – это лучшие российские студенты МГУ, Физтеха, МИФИ и т.д. То есть для них идеальный студент – выпускник этих вузов тех лет, которые у них остались в памяти, либо это те российские студенты, как правило способные и мотивированные, с которыми они работали в совместных проектах. Эту точку отсчета они используют для оценки французских студентов. Хорошие студенты во Франции есть, но – только выпускники écoles. Правда, высокое качество образования, которое дают écoles, отмечали все респонденты. Во Франции существует разница между массовым высшим образованием и – écoles. Но в случае с диаспорой интересна сама точка отсчета, которая была бы более естественной в случае с россиянами».
Два взгляда на сотрудничество
Говоря о научном сотрудничестве, собеседники Ирины Дежиной неизбежно упоминали о деньгах (или, точнее, об их нехватке), как об одной из проблем, сдерживающих развитие контактов. «Но если у французов деньги шли на втором месте в числе основных проблем, то у наших соотечественников они в подавляющем большинстве случаев стояли на первом месте».
«Обе страны дают мало денег, как следует из ответов респондентов; парадокс заключается в том, что российская сторона готова давать больше, но не может делать этого, поскольку принцип финансирования совместных проектов - паритетный, - объясняет И.Дежина. - А CNRS вроде бы не готов давать больше. Несколько раз звучала такая точки зрения: Россия перестает быть приоритетной страной для научного сотрудничества Франции, потому что отдача по типу: вложенные деньги – полученные статьи и результаты коммерциализации, - ниже, чем от сотрудничества с рядом других стран. А рациональнее вкладывать туда, где больше отдача».
Среди таких стран называют, в частности, Китай и Индию. В советские времена конкуренции со стороны китайцев и индийцев не было, зато был дополнительный идеологический стимул к сотрудничеству, которое особенно тесно развивалось с теми французскими институтами, которые возглавляли члены компартии».
Сегодня ситуация иная. Но некоторые проблемы двустороннего сотрудничества ученых России и Франции имеют корни в прошлом. Это, в частности, выражается в том, что русские и французские ученые по-разному понимают слово «сотрудничество».
Ирина Дежина обнаружила это, когда старалась прояснить, как завязываются контакты между учеными двух стран.
«Это может происходить на конференциях, во время визитов, через диаспору и т.д., - говорит она. - Но при этом для меня было важно, что, когда российская сторона об этом рассуждает, отношение - немного пассивное, типа: “они нашли мою статью” или “ко мне обратились”. Французы более проактивные: “ мы искали, мы смотрели, нам было нужно то-то и то-то“. Я об этом думала и решила, что это непосредственно связано с восприятием международного сотрудничества вообще, присутствия зарубежных денег. После распада СССР российская наука получала поддержку из-за рубежа. В дальнейшем «помощь» трансформировалась в равноправное партнерство. Но сохранилось восприятие зарубежного финансирования как некоей формы помощи, которое и задает такое пассивное поведение российской стороны. Один из французских респондентов довольно четко это сформулировал: «они думают, что мы придем и дадим им денег. А это не так, это совместная работа ради какого-то необходимого обеим сторонам результата».
Как подчеркивает автор исследования, «на институциональном уровне налажен равноправный обмен, но на ментальном - у отечественных ученых присутствует идея помощи».
Под прессом библиометрии
Как было отмечено выше, французские ученые ставят проблему нехватки финансирования на второе место, а на первое выходят, по словам Ирины Дежиной, специфические российские условия организации науки.
Простая жизненная ситуация. Французы хотят пригласить на стажировку ученого, который занимается интересующей их проблемой. Но попадают они на его начальника солидного возраста. Тот живо выражает готовность посетить Францию. Французские коллеги объясняют, что, по действующим у них правилам, подобное невозможно: на стажировку профессоров старше 70 лет не приглашают. В итоге получается, что не едет никто.
Другая серьезная проблема – библиометрия, в которую, как говорит собеседница Sk.ru, «загнали наших ученых» (подробнее об этом – см. статью Ирины Дежиной на сайте Sk.ru). Для примера, если раньше в числе авторов совместных работ фигурировало 5-6 авторов, то сейчас по такой же тематике дело может доходить до 15-16.
Напрасно думать, что французы не понимают, что на самом деле происходит; более того, они с сочувствием относятся к положению своих российских коллег. «Как рассказывал один французский респондент, ему нужно публиковать 2-4 статьи в год. Российские коллеги просят его опубликовать больше статей, а в них включить большее число соавторов из России, говорят: это нам нужно для отчетности, для надбавки». О таких просьбах рассказывали многие французские собеседники. Исключение - математики – там шестнадцать соавторов выведения формулы невозможны в принципе. Французские специалисты из других областей говорили: что-то совершенно ненормальное у вас творится в последние годы».
Частным случаем проявления того же библиометрического синдрома являются так называемые статьи-«салями», о которых И.Дежина пишет в вышеупомянутой статье. Это когда одну нормальную научную работу делят на несколько частей, искусственно умножая, таким образом, количество публикаций. Естественно, французская сторона видит в подобных маленьких хитростях угрозу своей репутации.
«Меня удивило, что то, о чем знает научное сообщество в России, вышло за пределы страны и стало сказываться на международных коллаборациях», - комментирует она.
«Плох тот француз, у которого нет русской бабушки»
Еще одна гипотеза, с которой Ирина Дежина приступала к своему исследованию, - некий особый характер научных связей ученых России и Франции.
С российской стороны респонденты любят обсуждать культурные аспекты, указывая на то, что для русских Франция – особая страна (искусство, мода, еда, волны эмиграции и проч.), и вообще, как сказал один респондент, «плох тот француз, у которого нет русской бабушки». При этом только один российский ученый заявил, что он целенаправленно хотел сотрудничать именно с французами. И только один француз сказал, что он хотел сотрудничать именно с Россией.
«Получается, что научное сотрудничество с Францией начинается относительно случайно. Но если есть ситуация выбора, скажем, кому-то предлагают пройти стажировку во Франции, в Швейцарии или в Корее, то очень часто выбор делался именно в пользу Франции. Определенная симпатия действительно есть».
Принято считать, что с французами можно говорить только по-французски. Опрос Ирины Дежиной опровергает и этот стереотип. Разумеется, знание французского необходимо для российской научной диаспоры в стране, да и то не столько в профессиональном, сколько в житейском смысле. Для контактов между учеными двух стран вполне достаточно английского языка. Но тут подспудно выясняется, что далеко не все отечественные ученые владеют даже английским, и вот на это французы обращают внимание. В одном из интервью И.Дежиной рассказали о том, как один французский институт искал возможности посотрудничать с неким российским университетом, но оказалось, что на российской стороне нет никого, с кем можно было бы переписываться по-английски. Тогда французы нашли в своем институте человека, владевшего русским.
Нет непреодолимых трудностей
Все вышеупомянутое, как следует из работы Ирины Дежиной, не воспринимается участниками научного обмена как непреодолимое препятствие.
Есть технические сложности, к числу которых относятся, например, проблемы с передачей образцов через таможни обеих стран. Но и они, в конечном счете, решаются, причем не на высоком политическом (правительственном) уровне, а между научными институтами.
Существует мнение, что большую преграду представляют собой визы, но и это не так, если судить по отзывам российских ученых, которые ездят во Францию. Между прочим, французам, судя по откликам, гораздо труднее обзавестись российской пятилетней визой.
Санкции и общий уровень политических отношений также напрямую не отражаются на научном сотрудничестве, хотя косвенное влияние, естественно, присутствует. Так, многие обратили внимание на закрытие офиса CNRS в Москве (официальная причина – экономия средств). «Это было знаковое событие, - говорит Ирина Дежина. – Реакция французских собеседников была такой: работы с Россией по-прежнему ведутся, в особенности, с долгосрочными российскими партнерами, но лучше активно не популяризировать это в масс-медиа.
При этом с французской стороны все хотят продолжать сотрудничество; с российской – по-разному. Среди моих российских респондентов были те, кто уже прекратил сотрудничать. Причина почти всегда одна и та же, и касается собственно исследований: тема, которой они занимаются, в какой-то момент теряла интерес для французской стороны. Но несмотря на окончание проектов, многие бывшие партнеры продолжают дружеские отношения».
Возвращаясь к гипотезе о том, что российско-французский научный обмен носит некий особый характер, Ирина Дежина полагает, что это романтическое преувеличение. Есть налаженные инструменты сотрудничества, изначально разработанные CNRS, которые уже 20 лет реализуются в партнерстве с РФФИ; это международные ассоциированные лаборатории, международные исследовательские сети и др. – всего пять типовых схем. Один из удачных, но уникальных в своем роде примеров – Междисциплинарный научный центр Понселе для развития проектов в области математики, физики и информатики.
«Изначально я предполагала, отталкиваясь, в основном, от истории культуры, что есть некая специфическая особенность и двустороннего научного сотрудничества, но ее не нашла», - резюмирует руководитель группы по научной и промышленной политике Сколтеха.