Здоровые люди не слишком любят ходить к врачу и заниматься предотвращением болезней, и это плохо не только для них самих, но и национальных систем здравоохранения, бюджеты которых могут быть подорваны такими глобальными тенденциями, как старение населения и рост числа пациентов. Анча Баранова, профессор Университета Джорджа Мейсона (США) и директор по науке биомедицинского холдинга «Атлас» видит выход в учреждении новой профессии - медицинских интеграторов, которые на постоянной и многолетней основе отслеживали бы здоровье клиентов и в случае проблем сигнализировали бы о них. Как могла бы быть организована работа интеграторов и где в этих планах «Сколково» и Сколтех, Анча Баранова рассказала в интервью Sk.ru
- Кто такие интеграторы здоровья и зачем они нужны?
- Есть врачи, есть больные, а есть условно здоровые люди, коих очень много - намного больше, чем больных. И эти условно здоровые люди к врачу ходят довольно редко. Главная проблема современной медицины состоит в том, что мы лечим болезнь, хотя еще со времен Гиппократа известно, что необходима превенция заболеваний. Ее лучше всего осуществлять в таргетных группах риска, которые получают превенцию по конкретному направлению внутри этой группы. И тут возникает проблема, заключающаяся в невозможности обеспечить охват всех этих групп населения врачами – медиков по определению не может быть так же много, как пациентов, особенно если мы исходим из идеальной ситуации, при которой человек встречается с врачом с периодичностью раз в полгода и подвергается лонгитюдному мониторингу здоровья.
Фото: Flickr.
В связи с этим мы предлагаем создать новую профессию, для которой пока не подобран даже окончательный вариант названия: медицинский интегратор, интегратор здоровья, медицинский монитор. Не являясь врачом, такой человек хорошо разбирается в современных трендах сохранения здоровья у здоровых людей. У них будут свои офисы; возможно, на начальном этапе их целесообразно разместить на базе фитнес-центров и аналогичных оздоровительных учреждений. При этом целевая аудитория интеграторов здоровья должна быть намного шире, чем посетители фитнес-центров.
Главная их задача будет состоять в сборе лонгитюдной информации о клиенте, и эти сведения будут носить диагностический характер. Предпосылки для этого у нас есть - существуют сети лабораторий, где можно сдать разнообразные анализы. Обычно результаты этих анализов копятся и хранятся как и где попало - в виде электронных писем и распечаток. Интегратор будет вести многолетний сбор этой информации, аккумулировать данные, поступающие с фитнес-браслетов клиентов, их медицинских девайсов и так далее.
Мировая тенденция такова, что количество и качество подобных устройств будет расти; уже сейчас можно измерять не только количество пройденных шагов и частоту сердечных сокращений. Мы подходим к тому этапу, когда появляются носимые устройства для непрерывного мониторинга уровня глюкозы, предназначенные не только для диабетиков, но и всех, кто планирует следить за уровнем сахара. То же касается и контроля других биохимических показателей.
Поступившая по разным каналам информация о клиенте будет консолидироваться и накапливаться в офисе интегратора здоровья довольно-таки стандартным образом и позволит ему вовремя отследить всплески изменений в организме человека. Обывателю гораздо труднее заметить эти изменения, а результаты внешнего контроля раз в полгода (или полуавтоматического контроля, к которому может прибегнуть интегратор) могут стать точкой повышенного внимания, сигнализируя, что пациенту следовало бы посетить врача. Например, если на протяжении долгого времени частота сердечных сокращений составляла 72-75 ударов в минуту, а потом подскочила до средних 85-ти, то явно произошло какое-то событие, которое повлияло на работу сердечно-сосудистой системы.
- Разве сам человек не поймет, что с ним что-то не так?
- Нет, часто сам человек распознать это не может. Есть масса хронических состояний, которые наступают совершенно незаметно, свидетельством чему может быть мой собственный пример. После родов на протяжении нескольких лет я испытывала хроническую усталость, которую списывала на внешние обстоятельства - есть ребенок, я занимаюсь им и устаю. Потом, когда я почувствовала себя совсем плохо и пришла к врачу, выяснилось, что у меня незаметно развилась анемия, которая часто возникает у женщин после родов.
Так же и с сердечными сокращениями. Это ведь не за день средняя частота сердечных сокращений у человека увеличилась с 72 до 85. Он к этому привык месяца за 3-4 и не заметил изменений. И таких состояний может быть очень много.
- Нас ведь нас и так призывают периодически ходить к врачу и проверяться. Тот, кто думает о здоровье, время от времени это делает. А тому, кому все равно, и интегратор не поможет
- Не совсем так. Поход к терапевту, особенно в нашей стране, для здорового человека связан со значительной степенью дискомфорта. Терапевт - это диспетчер, который направляет людей к специалистам и который имеет дело как с пациентами с гипертоническим кризом, так и людьми с насморком. В коридоре у дверей терапевта - 90% людей с гриппом и насморком. Здоровому человеку психологически тяжело по собственной воле отправится к терапевту.
Анча Баранова. Фото из личного альбома.
Следовательно, целесообразно говорить об учреждении института неких «особых» терапевтов, которые не занимаются насморком и гриппом. А наличие института таких специальных терапевтов предполагает некий офис лонгитюдного ведения пациентов и оплату услуг этих специалистов за рамками программы ОМС. Если здоровый человек готов платить врачу или страховой из своего кармана, то почему бы не сделать так, чтобы он платил в несколько раз меньше интегратору здоровья? Ведь с высокой долей вероятности никаких практических шагов (и, следовательно, расходов на медицинские услуги) за получением очередной порции информации интегратором не последует. Кстати, и сбор информации можно наладить по интернету. В таком случае интегратор сможет вести и несколько сотен клиентов, которые будут присылать ему результаты тестов, возможно, попадающие в соответствующую папку автоматически.
Это про наполнение профессии. А ведь у нее есть множество социальных преломлений. Так, учреждение института медицинских интеграторов требует создания системы сертифицированного образования, которое должно осуществляться не с нуля, а накладываться на какое-то базовое образование, например, бакалавриат в области биологии. Есть люди, которые заканчивают медицинские вузы, но потом в силу разных причин не практикуют. Они могут получать такую сертификацию и становиться медицинскими интеграторами. Есть психологи, которые имеют базовое биологическое образование, но не настолько глубокое, чтобы впоследствии заниматься экспериментальной наукой.
Иными словами, существует потенциал для сертификационной магистратуры, которая может быть не слишком продолжительной. Она создаст и большое количество рабочих мест нового типа для этой категории специалистов, и новый сегмент рынка, который пока является во многом стихийным. Люди, которые владеют английским языком, могут отсылать данные с фитнес-трекеров на иностранные сайты и получать в ответ некую информацию о здоровье. Но кто даст гарантию, что завтра этот сайт не закроется? И что будет тогда с накопленной им персональной информацией пользователей? Кто знает, где она окажется?
Профессия медицинского интегратора будет сертифицированной и в этом плане защищенной. Должен быть разработан набор процедур, на которые интегратор имеет право. Например, он не сможет назначать лечение, но в то же время у него будет обширный инструментарий для работы с клиентами. Например, сейчас все больше людей, которые проходят генетические тесты. И зачастую врачи не хотят работать с результатами – попробуйте принести их участковому врачу и посмотрите на реакцию. А интегратор, владея информацией, будут давать персонализированные советы, возможно, рекомендовать оптимальную диету. Такой внешний контроль для человека очень полезен, он является хорошим мотиватором для того, чтобы следить за здоровьем.
Другой пример. Диабетику положено ходить к врачу два раза в год. Но может быть, лучше было бы, чтобы он ходил 10 раз в год, и два из них приходились бы на встречи с «настоящими» врачами, а остальные 8 - на визиты к интегратору, который бы накапливал траекторию его гликозилированного гемоглобина?
Есть еще такое понятное и близкое многим преломление этой профессии, как контроль за употреблением алкоголя. Все мы знаем, что алкоголь в больших количествах вреден, а в малых может быть полезен. Но где проходит граница? У нас разный метаболизм, люди различаются по весу. То количество спиртного, которое для хрупкой девушки будет гигантской дозой, для огромного мужчины с большой мышечной массой покажется сущей ерундой. Когда мы слышим обезличенные призывы: «Употребляйте столько-то до крепкого алкоголя в неделю», то это разговоры ни о чем.
Между тем, мониторинг уровня алкоголя - очень простая биохимическая задача, которая давно решена. Это, например, хорошо знают те, которые по просьбе сотрудников ГИБДД дышали в трубку алкометра. Для бытового применения такой способ не подойдет – мало кто, заглядывая по вечерам в бар, будет каждые 15 минут дышать в трубку.
За границей задача длительного мониторинга алкоголя уже решена, есть прототипы консьюмерских биосенсоров, которые наклеивают в подмышечной области и которые на протяжении недели меряют уровень алкоголя в крови. Применение сенсоров пока не одобрено регулятором; до сих пор не реализована функция накопления информации с них. Но как только эти ограничения буду сняты, можно ожидать стремительного роста рынка таких биосенсоров.
Или сенсоры для контроля глюкозы - они могут быть использованы и людьми, у которых нет диабета. Если человек следит за здоровьем, то, глядя на показания сенсора, он осознает, что большой кусок торта, съеденный в праздник, это серьезный удар по здоровью, который организм будет ощущать (а сенсор – фиксировать) на протяжении еще нескольких дней. Когда видишь кривую графика, то значительно лучше усваиваешь эту информацию и быстрее ограничиваешь употребление сладкого.
- Мы беседуем перед вашей встречей с ректором Сколковского института науки и технологий академиком Кулешовым. Где место Сколтеха в ваших планах по созданию профессии медицинских интеграторов?
- Это образовательная программа, которую вряд ли целесообразно реализовывать с участием Минздрава - министерство наверняка направит свои усилия в сторону введения какой-нибудь новой специализации для врачей. Но таковой она не является. Ведь у медицинского интегратора не будет полномочий выписывать лекарства. Он станет, скорее, консультантом. Как тренеры в фитнес-клубе не контролируются Минздравом (и это не мешает им отправить потянувшего мышцу клиента к доктору), так и медицинские интеграторы не должны оказаться под контролем министерства.
Сколтех, как представляется, более гибкий в плане формировании программ, чем другие российские университеты. Он вполне может стать образовательной базой для формирования института медицинских интеграторов. Более того, я хотела бы, чтобы усилия по организации новой профессии были бы не столько российскими, сколько международными, раз уж речь идет о благе всего человечества. Я уже разговаривала об этом с коллегами по Университету Джорджа Мейсона, где я работаю, с представителями MIT, который является партнером Сколтеха, с Ричардом Кивелом [его считают одним из основателей нутригеномики – прим Sk.ru]. Когда я вернусь в США, мы продолжим с ним работу.
Хорошие перспективы на вхождение в этот проект я вижу и у Фонда «Сколково». То, что я говорила про биосенсоры, напрямую связано с вопросами лицензирования. Так, в США сенсоры алкоголя существуют в основном в виде прототипов; технологически они готовы. Значит, можно и в России наладить выпуск таких биосенсоров. Российские компании, которые работают в этой сфере и взаимодействуют со «Сколково», могли бы быть стать хорошими партнерами офисов медицинских интеграторов.
- Ваше выступление на прошедшем недавно в Москве саммите по персонализированному здоровью и питанию было посвящено размытости границы между здоровьем и болезнью. Можете популярно объяснить, о чем речь?
- Определение болезни зависит вовсе не от самой болезни, врача или больного, а от консенсуса, когда специалисты сообща приходят к согласию, что является нормой, а что не является. Никакой четкой границы между нормой и болезнью нет. Например, к какой категории отнести человека с метаболическим синдромом, который вечером съел кусок торта? С одной стороны, если утром померить у него глюкозу, ее уровень окажется выше нормы. По формальным критериям человека надо отнести к диабетикам. Вечером, когда уровень глюкозы снизится, человек выпадет из этой категории. И так практически с каждым заболеванием.
Граница между здоровьем и болезнью, как мы видим, вполне условна, она проходит там, где мы ее проводим. При этом накоплено довольно много четких доказательств, что с теми людьми, которые относятся к группе здоровых, но приблизились к верхней границе нормы, тоже не все в порядке: будь уровень холестерина или глюкозы у них еще ниже, было бы лучше.
Если мы говорим про противодействие старению, то начинать [профилактические] мероприятия нужно очень рано. В этом случае придется оперировать не лекарствами, а питанием, физкультурой, причем не любой, а щадящей, не связанной с травмами. Вот это нужно персонализировать, постараться, чтобы граница между здоровьем и болезнью сдвинулась в сторону здоровья. Тогда диабетик станет чуть менее диабетиком, слабые диабетики окажутся на границе нормы, здоровые станут еще более здоровыми.
Есть такое выражение - «средняя температура по больнице – 36 и 6: некоторые уже умерли, у других лихорадка с температурой за 40». Мы все очень разные, и это неравенство заложено в генах. Преодолеть его мы можем единственным способом – определением своих слабых сторон и направлением на них усилий по поддержанию здорового образа жизни.
Cколько раз говорили, что переедать вредно, надо отказаться от сигарет и хотя бы немного двигаться. Особого эффекта эти призывы не имеют в силу их обезличенности. Другое дело, если мы говорим человеку: «Курить вредно именно вам, потому что по сравнению со среднестатистическим представителем популяции именно у вас, как следует из генетических тестов, сильно повышен риск эмфиземы легких». По генотипу курильщика мы можем определить и вероятность развития тромбоза нижних конечностей с их последующим отъемом. Когда человек слышит, что в 40 лет он может остаться без ног - и это не гадание, как во многих случаях с раком, а научный прогноз, - то это действует намного сильнее и убедительнее.